Сердце дикарки - стр. 31
Вот и Маргитка… Что это девчонка смотрела на него так? Наслушалась небось о нем от цыганок всякого, вот теперь и таращится. Те, сороки, сбрешут – недорого возьмут… Но до чего же хороша, проклятая! На Ольгу похожа, и все-таки другая. И взгляд недобрый – так и режет. Настоящий черт зеленоглазый, а не девка. И видно, что никакой на нее управы нет. Верно, даже отца не боится. Илья покосился на Митро. Тот сидел на продавленном диване, дымил трубкой, посматривал в окно, словно ожидая чего-то. Поймав взгляд Ильи, устало сказал:
– Иди спать, морэ.
– А сам чего сидишь?
Митро пожал плечами, что-то проворчал… и вдруг резко поднялся с дивана. В сенях хлопнула дверь, что-то упало, зазвенело, посыпалось. Пьяный голос длинно и грязно выругался. Затем послышалась песня: «Эх, черные очи да белая гру-удь… да самой зари мне покоя не даду-уть…» Митро швырнул трубку на стол и, не обращая внимания на рассыпавшиеся по скатерти искры, пошел к двери. Илья быстро затушил огоньки пальцами. Ничего не понимая, двинулся следом.
В сенях было хоть глаз выколи. Митро приоткрыл дверь в кухню, из-за нее пробился свет лампы, и Илья увидел что-то черное и взъерошенное, держащееся обеими руками за стену. Существо мотало лохматой головой, монотонно, без всякого выражения материлось, потом снова запело про черные очи.
– Явился, сволочь, на мою голову… – тихо выругался Митро. Обернувшись к Илье, буркнул: – Дружок твой – любуйся.
Илья не смог ничего сказать. Конечно, семнадцать лет – срок большой, все они уже не те, что были, и Кузьма тоже… но увидеть такое он не ожидал. В памяти его оставался веселый, юркий мальчишка, гораздый на вранье и выдумки, ворующий на Тишинке пироги и пряники и потом угощающий ими всю улицу, не знающий, что такое печаль. А это… Что ж это?
– И ведь не сильно он пьяный-то, – вполголоса сказал Митро. – Больше прикидывается. Завтра проспится – весь день от меня прятаться будет. И за какой грех мне это, а? Ничего поделать с ним не могу, ничего! Хорошо, хоть Варька твоя приехала! Он, кроме нее, никого не слушает, паршивец…
Как раз в тот момент Кузьма оставил в покое стену и повернулся. Илья увидел черные, затянутые мутной пленкой глаза, один из которых был здорово подбит. Рубаха спереди была испачкана и залита вином, в углу рта темнела спекшаяся кровь. Мутный взгляд уткнулся в Митро.
– Ну… что смотришь, Трофимыч? Вот, пришел… Бить хочешь, что ли?
Посмотрев на Митро, Илья забеспокоился, что к тому и идет. Но Митро сдержался, пробурчав сквозь зубы:
– Надо бы… Только тебе, я вижу, и так уж навешали. Где был?
Кузьма молчал.
– Где был, спрашиваю? – повысил голос Митро. – На Хитровке?
– Ну и хоть бы…
– «Хоть бы»! Сколько раз тебе говорено – пей около дома! На Хитровке тебя, дурака, зарежут когда-нибудь! Да не бойся ты, не трону. На кой ляд ты мне сдался… Иди, ложись спать.
– Иду. – Кузьма опустил голову, помотал ею. Илье показалось, что он и в самом деле не так уж пьян. – Трофимыч…
– Чего тебе еще?
– Варька… Варвара Григорьевна… приехала?
– Приехала, – глухо сказал Митро. И вдруг сорвался, заорал: – Иди спать, сукин сын, чтоб тебе без попа сдохнуть! Висельник чердачный нераскаянный! Доведешь ты меня, сволочь, до преступления!
– Не ори, – сказал Кузьма. – Я и так иду.
Он перешагнул порог кухни, шатаясь, дошел до печи, навзничь повалился на покрытые старым ковром нары и сразу же захрапел. Митро в сердцах сплюнул. Илья, глядя в стену, подавленно молчал.