Семейные пазлы. Сборник рассказов - стр. 14
– Это сейчас нет, – ответил Гаврила, – а что будет, когда вас не станет, никто не знает.
– Когда меня не станет, мне вообще всё равно, что будет.
Но Гаврила не хотел сдаваться.
– А как вы относитесь ко мне, Афанасий Иванович? Только честно.
– Честно?
– Да!
– С уважением. Ты напоминаешь мне лучших людей страны нашей.
– Что вы имеете в виду?
– А такой же смелый, прямой, открытый. Думаешь только о своей выгоде. Даже не скрываешь, что на Аглае женился не только потому, что любишь её, но и потому, что у неё богатый дядюшка имеется.
– Значит, я вам нравлюсь?
– Очень нравишься. Да и как ты можешь не нравиться? Такие, как ты, – гордость страны нашей.
– Если всё так, как говорите, почему бы вам всё своё имущество не завещать мне?
Афанасий Иванович немного подумал.
– А и в самом деле, – ответил он, – почему и нет. Оставлю всё тебе.
– Едем к юристам?
– А поехали.
– Вы серьёзно?
– Более чем. Но, откровенность за откровенность. Ты был со мною честен, хочу ответить тебе тем же. Я напишу завещание и ты станешь моим единственным наследником, а за это я хочу, чтобы и ты написал завещание.
– Я?
– Ты! В котором укажешь своим единственным наследником меня.
– Вас?
– Меня!
– Вы думаете, что я…
– Я ничего не думаю. Но в одном я уверен точно. Мне ещё жить долго и счастливо, а вот насчёт тебя я не знаю, что и думать.
– Мне всего 30 лет, Афанасий Иванович!
– Лермонтов не дожил до этого возраста. А если судить по Грибоедову, то… Сколько тебе осталось?
– Пять лет?
– Четыре, – уточнил Афанасий Иванович, – если быть точным. Вот и подумай. Из них разве что Пушкина можно назвать долгожителем.
– Афанасий Иванович, но Вы ведь, смею заметить, тоже не…
– Не вечен?
– Мягко говоря.
– Согласен. Но в моём случае, в качестве примеров, на ум приходят совсем другие личности. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?
– О ком?
– Бернард Шоу дожил до 94. Рэй Брэдбери до 91.
– Простите, Афанасий Иванович, но, по-моему, вы несправедливы ко мне.
– Почему?
– Потому что. С какой стати вы поместили меня в один ряд с Лермонтовым и Грибоедовым, а себя сравниваете с Бернардом Шоу? Может, я тоже хочу, как Брэдбери.
– Хочешь прожить больше 90?
– Хочу!
– Не получится.
– Почему это?
– Склад характера. Образ жизни. Много всего. Ты по натуре – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов. Слишком прямой и открытый. Такие долго не живут.
– Я? Пушкин?
– А кто? Конечно, Пушкин. Вот помяни моё слово, пройдёт семь лет и ты встретишь своего Дантеса.
– Где это я его встречу?
– Да уж не знаю, где. Найдёшь где-нибудь. Дурное дело не хитрое. С твоим-то характером. А не встретишь Дантеса, так покинешь нас при других каких-нибудь обстоятельствах. В любом случае, как не крути, а тебе осталось-то самое большее лет семь. А ты?
– Что я?
– О моём завещании беспокоишься.
– Я не беспокоюсь, но…
– О своей душе подумай, Гаврила. Твоё завещание в мою пользу оно куда как более актуально, чем моё по отношению к тебе. Можно сказать, что тебя уже скоро с нами не будет. Тогда как мне, как минимум, двадцать лет ещё жить и жить. Почти в три раза больше, чем тебе. Соображаешь? А насчёт Аглаи не беспокойся. Я её хоть и не люблю, но не обижу.
– В каком смысле?
– Ну, когда тебя не станет, я о ней позабочусь. За неё не волнуйся.
Гаврила молчал, думая о чём-то своём, глядя куда-то вдаль.
– Ну, что приумолк, прямой, открытый человек? – спросил Афанасий Иванович. – Едем составлять завещания?