Семьдесят два градуса ниже нуля - стр. 63
– Посмотри, Тошка, не привязал ли он куда шнура, – не открывая глаз, проговорил Сомов. – Хотя и сосунок, а вряд ли так в метель пошел.
Тошка кивнул и без всякого паясничанья вылез из кабины. Вернувшись через несколько минут, доложил, что никуда Ленька шнура не привязал.
– Тогда под сиденьем должен быть моток, – поднимая тяжелые, опухшие веки, сказал Сомов.
Привстали, подняли сиденье. Мотка там не было.
– Раз доставал шнур, значит куда-то его привязал, – рассудил Игнат. – Может, конец сорвался?
– К тому и говорю. – Сомов спустился на снег. – Найдем – его, щенка, счастье.
Долго шарили, возвращались греться и снова шарили, пока не нашли. Побрели гуськом, стараясь не потянуть шнур, чтоб случайно не выдернуть моток из Ленькиных рук. Вскоре обнаружили на снегу брошенный моток, но не стали обсуждать эту находку, потому что и так было ясно, что шнур для Леньки стал бесполезной обузой и он его бросил. Шарили вокруг, всматривались в пелену, надеясь различить в ней огромную Ленькину фигуру; по сигналу Сомова меняли направление, чуть расходились, чтобы охватить возможно большее пространство. Около часа проискали, с ног начали валиться, в ушах звенело, и виски разрывались от напора крови.
Леньку нашли метрах в десяти от камбузного балка. Только шел Ленька не к балку, а от него, и не шел, а передвигался чуть ли не на четвереньках, падая и поднимаясь. Взяли его под руки, повели, втащили в балок.
Здесь уже помощников было много, но не Леньке они понадобились. Посидел он, бессмысленно улыбаясь замерзшей улыбкой, позволил Валере и Пете растереть себе помороженные запястья, выпил принесенный Алексеем спирт и пришел в себя.
А понадобились помощники Сомову. Не он был пострадавшим, и никто на него не обращал внимания, даже сесть ему оказалось некуда. Присел он на корточки, склонил набок голову – и кап-кап: кровь из горла и носа на пол.
Выработался Сомов весь, до последней жилки.
К утру метель утихла. Люди поужинали, стали готовиться ко сну. Заглушили двигатели, надели на капоты чехлы и затолкали в отверстия выхлопных труб снежные пробки – на случай нежданной пурги. Трубы изогнутые, забьет их, хлопот не оберешься, три часа будешь проволокой спрессованный снег выковыривать. А не сделаешь этого, отработанный газ пойдет в кабину.
В начале апреля день уже мало чем отличался от ночи, но полные сумерки еще не наступили. Хорошо различались силуэты машин и номера на их стальных боках и дверцах, цистерны, сани…
Как и всегда на стоянках, если снег был не очень рыхлый, тягачи подогнали друг к другу и построили в шеренгу, а в центре, как пастух среди овец, высилась «Харьковчанка». Она казалась непомерно огромной, палочка-выручалочка, любимая походниками «Харьковчанка» под номером 21. Гигант, крейсер снежной пустыни! Без малого тридцать пять тонн металла вложили харьковские рабочие в эту машину. Краса и гордость полярного транспорта! Низкий поклон им за этот бесценный подарок. Тягач тоже ростом не обижен, рядом с трактором – великан, но куда ему до «Харьковчанки»! В нее и входить нужно, как в самолет, – по трапу, и приборов у нее в кабине как у самолета, а слева на крыше прозрачный купол с астрокомпасом, «планетарий», как пошучивают полярники. Кабина водителя и резиденция штурмана, радиорубка, салон для отдыха, он же спальня, туалет, камбуз – полным-полна коробочка, все здесь разместилось пусть на считаных квадратных метрах, но зато не в каком-нибудь щитовом балке, а в самой машине.