Семь сувениров - стр. 30

Николай вернулся в кабинет Волкова. Сев за стол, он опять погрузился в чтение тетрадей, в которых шла речь о маньяке Радкевиче. Волков долго и витиевато рассуждал о причинах, побудивших Радкевича совершить свое первое убийство. Он особенно сосредоточился на рассуждениях об ощущении холода, которое испытал маньяк в детстве, когда увидел выпавшего из окна ребенка, и в тот момент, когда увидел женщину, идущую по пустому двору.

Волков приходил к выводу, что женщина была связана с образом матери Радкевича, которая дала маленькому Вадиму куртку не по сезону. Он вовсе не мстил. Он хотел согреться. Банально хотел согреться в тот момент. Удушающее ощущение холода было сильнее, чем все здравые рассуждения о том, что перед тобой живой человек, возможно, чья-то мать или дочь. Он хотел согреться… то есть избавиться от далекого, давящего воспоминания о матери, которой он был безразличен, избавиться от осознания того, что его в этом мире никто не любил.

Кто же убил эту женщину (думал Волков) – мать Радкевича или сам Радкевич? Последнее заключение не шокировало Николая, оно четко вписывалось в общую концепцию позднего творчества Волкова (возможно, основанную на рассуждениях Борхеса о последствиях «отдаленной причины»): совершая зло действием, мыслью или словом, каждый должен понимать, что это не уникальная акция, это самовоспроизводящаяся цепь, которая, по-видимому, никогда не прервется.

Волков также сопоставлял свое воспоминание о девочке из Ташкента и эпизод с выпавшим из окна ребенком, который произвел на маньяка такое сильное впечатление… Писатель приходил к выводу, что именно его уточнение о том, что в Ташкенте было жарко (а вовсе не сама история о попытке изнасилования, он никогда не насиловал свои жертвы), заставило Радкевича стать таким разговорчивым. Волков еще не понимал всех нюансов, он думал, он пытался понять и вроде бы, как показалось Краснову, нащупывал что-то главное, что-то настоящее, подлинное.