Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга - стр. 28
– Виноват, князь, я проштрафился, мне вас и развлекать теперь, – со смехом перебил Остермана Милорадович. – В Варшаве вот что было. К нам как-то Паскевич, кажется, подошел, с вопросом, что станет из всей великой ласки государя к полякам. А Александр Иваныч ему и брякни: «А то и станет, что ты через десять лет будешь их со своей дивизией брать!»
Воцарилось скандализованное молчание. Потом князь Оленин с сомнением покачал головой и нахмурился.
– Пока что, господа, наш государь даровал Польше Конституцию, а цесаревич Константин, ежели законным браком сочетается с панной Груздинской…
– Бог мой! Прошу заметить, князь, теперь о политике вы сами заговорили!
Остерман с улыбкой подал руку княгине Олениной.
– Пока эти двое здесь договорятся про свой Государственный Совет, позвольте вас на котильон?
***
Графиня Потоцкая откинулась на козетку и отвела от губ длинный янтарный мундштук. Она сильно похудела и осунулась за зиму, и никакая пудра уже не скрывала запавших глаз в обрамлении черных кругов.
– Курите, граф, это ничего, – по-французски она говорила изысканно и просто. Так же просто, как подавала огня, протягивала руку для поцелуя или наливала кофе. Без всякого колдовства эта женщина знала, как создавать удобство – мужчинам, конечно же, в первую очередь.
Ольга молча сидела за пяльцами, склонив гладко причесанную головку над сложной вышивкой. В последнее время она почти перестала смеяться над его ошибками во французском, не то что старшая, Софья, которая ушла сразу после обеда, отговорившись головной болью.
– Софи меня беспокоит, у ней слишком часто болит голова, – мысли графиня Потоцкая угадывала безошибочно, вызывая подозрения, что все-таки читает их. – Это верно, граф, что генерал Киселев отправлен в Тульчин?
– Да, графиня, это совершенно верно. Начальником штаба во Вторую армию.
Графиня покачала мундштук в сухих пальцах.
– Как это… неприятно, граф.
Милорадович мог бы спросить, чем же неприятно, что к ее дочери посватался приличный светский человек, молодой и в чести у государя, но у него никогда не хватало духу допустить даже намека на прошлое греческой куртизанки. Ясно, что Киселев с его безошибочным чутьем на прошлое и будущее мог уличить графиню в темном колдовстве, но он-то сам ее за руку не ловил! Еще и Ольга сидела тут же, уткнувшись в вышивку, и уж точно ни в чем не была виновата.
– Ваш старший сын служит там же, верно? – наконец вспомнил он подходящий предлог для беседы. Хотя граф Иван Витт тоже личность весьма противоречивая, но ведь она все-таки мать.
Графиня тотчас просияла.
– Ах, мой Ян! Вы ведь должны быть знакомы?
– Весьма, – Милорадович склонил голову в знак уважения. – Под Люценом мы не встречались, коль скоро мой корпус не участвовал, однако под Парижем…
– Да, Ян – храбрый мальчик, – с неуловимой усмешкой отозвалась графиня. – Признаться, я больше горжусь им по иному поводу, пусть даже его Орден и Церковь не одобряют… Как говорят у вас, у русских? «Натянуть нос», да? Так натянуть нос самому Буонапарте! Я немного смыслю в тайной дипломатии, но я женщина и, сознаюсь, так никогда не умела.
Милорадович постарался скрыть улыбку.
– Вы преуменьшаете свои заслуги, графиня.
– Вы мне льстите! – она шутливо погрозила ему пальцем. – Но Ян – моя гордость. Как и Оленька. Правда ведь, Оленька?.. Ах, граф, я в таком беспокойстве! Софка моя от Киселева без ума, и страшно представить, что будет, если у Яна начнутся теперь неприятности! Нет хуже раздора в семье!