Семь историй о любви и катарсисе. Цикл квинзитивной прозы - стр. 23

Вот и пришло время и Михаилу покинуть стены тюремные. Домой вернулся утром того дня, когда наша встреча состоялась. Оказалось, что в его однокомнатной квартире Толик обосновался. Да не один, а со своей женой гражданской. А мать в деревню спровадил. Даже брата на порог не пустил. Даже стал подозревать, что он сбежал из колонии. Не поверил в досрочное освобождение. Вот и получилось, что Михаил одну ночь переночевал в том самом доме, где я остановилась. А на утро мы в милицию пошли, представили документы об освобождении, рассказали, в чём проблема, и следующую ночь он уже ночевал в своей квартире.

И так мы с ним в тот вечер разговорились, что я у него до самого утра и засиделась… Утром Толик пришёл, меня увидел, стал упрекать, что это я их рассорила и претендую на эту квартиру, а его брат, инвалид, мне вовсе и не интересен. Михаил за меня заступился, из квартиры его вытолкал. А тот сгоряча пообещал его, зека, с этой квартиры выставить на законных основаниях. Мол, «государство выделило, государство и отберёт…»

Марина сделала паузу.

– Спаси, Господи, души рабов твоих грешных! И наставь их на путь истинный! Ибо не ведают, что творят, – помолился отец Илья и перекрестился.

Он налил ей чаю и заметил:

– Вот, Маринушка, каким бывает ад на Земле.

– Да, батюшка. Поняла я, что в жизни мирской тьма и свет так многообразно, так часто пересекаются, что сетями для души неопытной становятся.

– Так не передумала ли ты в эту самую жизнь влиться?

Марина вздохнула и, прислушавшись к зову своего сердца, ответила:

– Не передумала. Хотя, признаюсь, такое решение мне с большим трудом далось. Чувствую, что надо пройти мне путь этот. Понимаю, что и Михаилу, и его старенькой матери, которую он из деревни к себе забрать хочет, я нужна. Невозможно человеку, особенно, такому как Миша, без опоры – без женской заботы жить. Он человек очень эрудированный, бескорыстный, а главное —духовно-ищущий, и испытания житейские его только укрепили в этом. Когда призналась ему, что послушницей при монастыре являюсь, он обрадовался. Мол, вот откуда во мне такая доброта безграничная и кротость. Даже позавидовал по-хорошему. Ибо, будучи в тюрьме, мечтал остатки дней своих земных в жизни монастырской провести. Но прежде надо ему в миру себя полностью реализовать. Попытаться зрение хоть частично вернуть. Писательством заняться желает. Ещё в тюрьме начал, используя шрифт для слепых, повесть писать, где многие сюжеты будут автобиографичными. Он мне читал кое-что – великолепно пишет. Талантливо!

В общем, решили, что вместе нам будет сподручнее в миру. Но перед тем, как мы к этому обоюдному решению пришли, сказал мне Мишенька: «Возвращайся в монастырь, Марина. Не хочу быть помехой на твоём пути в служении Божьем».

А я ему отвечаю: «Я в монастырь-то попала больше по стечению обстоятельств, чем по сознательному выбору. Мол, чувствую потребность в опыте жизни мирской, поэтому никуда от тебя не уйду. Будем вместе крест этот нести. Любые проблемы решать. И от брата твоего помогать тебе защищаться, видимо, ещё не раз придётся. Матери твоей хорошую старость обеспечим. Работать будем – ты в писательстве реализуйся, я помощником тебе буду в том, чтобы книги твои издавались, да к людям в руки попадали. Дай Бог, сможешь этим трудом и на жизнь зарабатывать. Я в монастыре разные виды рукоделия освоила, могу не только мастерить, но и обучать этому. Не пропадём! Да и довольствоваться мы привыкли в жизни самым малым. Главное, детям, коль Бог даст нам их, условия хорошие обеспечить. И воспитать их людьми праведными…»