Семь дней творения - стр. 14
– Тебе какое дело? – фыркнул Лукас, выходя из кабины лифта.
София поставила машину у тротуара и поднялась по ступенькам на крыльцо викторианского домика на склоне Пасифик-Хейтс. На пороге ее встретила хозяйка квартиры.
– Вернулась из поездки? Я рада! – сказала мисс Шеридан.
– Я уехала только сегодня утром!
– Неужели? А мне показалось, что вчера вечером тебя тоже не было. Знаю-знаю, я опять вмешиваюсь не в свое дело, просто мне не нравится, когда в доме пусто.
– Я вернулась поздно, вы уже спали. Работы навалилось больше обычного.
– Ты слишком много работаешь! В твоем возрасте да еще при такой внешности надо проводить вечера с кавалером.
– Мне нужно переодеться, я поднимусь к себе, но перед уходом обязательно к вам загляну, Рен, обещаю!
Перед красотой Рен Шеридан время было бессильно. У нее был пленительно нежный голос, лучистый взгляд свидетельствовал о богатом прошлом, о котором она хранила лишь светлые воспоминания. Одна из первых знаменитых женщин-репортеров, она объездила весь мир. Стены ее овальной гостиной были увешаны пожелтевшими фотографиями, лицами из прошлого, встреченными ею в бесчисленных разъездах. В отличие от коллег, стремившихся запечатлеть лишь исключительное, Рен выхватывала объективом обыденность, умея и в ней разглядеть красоту.
Когда усталость не позволяла ей отправиться в очередную командировку, она довольствовалась родовым гнездышком на Пасифик-Хейтс. Здесь она родилась, отсюда ушла 2 февраля 1936 года, в день своего двадцатилетия, чтобы уплыть в Европу. Сюда она потом вернулась, чтобы насладиться единственной своей любовью, слишком коротким отрезком счастья.
С тех пор Рен жила в большом доме одна, пока, заскучав, не поместила объявление в «Сан-Франциско кроникл». «Я – ваша новая квартирантка», – заявила улыбающаяся София, явившись к ней в то же утро, когда вышел номер газеты с объявлением. Ее решительный тон покорил Рен, и квартирантка переехала к ней в тот же вечер. За несколько недель она совершенно изменила жизнь хозяйки, и та теперь признавалась, что, к счастью, ее одиночество кончилось. София с удовольствием проводила вечера вместе с нею. Когда она возвращалась не слишком поздно, мисс Шеридан оставляла в прихожей свет, словно приглашавший в гости. Проверяя, все ли в порядке, София заглядывала к ней. На ковре всегда лежал раскрытый альбом с фотографиями, в серебряной чаше, напоминавшей об Африке, лежали галеты. Сама Рен сидела в кресле, лицом к оливковому дереву, украшавшему атриум. София входила, садилась на пол и начинала переворачивать страницы альбомов в старых кожаных переплетах, заполнявших книжные шкафы. Не отрывая взгляда от дерева, Рен комментировала одну иллюстрацию за другой.
Сейчас София поднялась к себе на второй этаж, отперла дверь, толкнула ее и бросила на столик ключ. Еще у входа она оставила куртку, в маленькой гостиной – блузку, в спальне – брюки. В ванной она отвернула душевые краны до отказа, так, что взвыли трубы. Щелчок пальцем по рассекателю – и ей на голову хлынула вода. Через оконце видно было море крыш, тянувшееся до самого порта. Колокола собора Божьей Милости пробили семь часов вечера.
– Уже так поздно?!
Она покинула альков с запахом эвкалипта и вернулась в спальню. Открыв платяной шкаф, заколебалась между майкой без рукавов с глубоким вырезом и мужской рубашкой, которая была ей велика, между хлопковыми брючками и старыми джинсами. Выбор пал на джинсы и рубашку, у которой пришлось закатать рукава. Она повесила на пояс пейджер, надела полукеды и запрыгала к двери, чтобы расправить задники, не нагибаясь. Взяла связку ключей, решила не закрывать окна и спустилась по лестнице вниз.