Семь Чудес Рая - стр. 10

– Всякая работа на Бога в почете, даже самая грязная.

– Но не убийство, маменька, – уже не скрывая слез, шепчет юнга.

– Сначала стрелять научись, – ворчит гамак слева.

Боковая волна, ухнувшая в правую скулу фрегата, отрывает юнгу от матушкиных глаз и кидает в объятия боцмана:

– Разговорчики, салага, твое бормотание слышно на полубаке. Если не заткнешься, отправишься в гости к морскому черту, там наговоришься.

Он раздраженно выпускает из своих лап гамак, и юноша возвращается к сиянию материнских глаз:

– Война, как и жизнь в целом, – это энергообмен. Любишь – делишься светом, убиваешь – питаешь тьму. Либо наполняешь Бога, либо отнимаешь у него.

– Не пойму, мама, – забывшись, снова вслух вопрошает юнга.

– Чертов слизняк не даст спать, – гамак соседа начинает недобро вибрировать.

– Нет ничего страшного, когда черпаешь из бесконечности, но восполнять ее – вот это поистине прекрасно.

– Богу все равно, убийца перед ним или святой? – возбужденно шепчет молодой человек.

Вместо ответа мама отталкивает от себя колыбельку, и перед глазами проплывает потолочный свод – небеса младенца с лампой вместо солнца и трещинами меж камней взамен невидимых линий созвездий. Корабль путешественника в этом космосе останавливается в дальнем пределе и вновь возвращается в земную юдоль, к материнским рукам.

– Бог видит разницу только в выборе, – спокойно отвечает она, – берешь или возвращаешь.

– Надо же, – выдыхает удивленно юнга.

– Надо бы тебя утопить, и прямо сейчас, – переходит к угрозам соседский гамак.

И колыбель медленно опускается в пучину, зеленой вуалью затуманивая взор, веки смежаются, и ребенок засыпает…

– Юнга, – голос незримой рукой хватает за грудки и вытряхивает из гамака юного матроса. Он большими глотками хватает воздух ртом, открывает глаза:

– Я утонул?

– Недалек тот час, сынок, – его заряжающий недовольно смотрит на помятый вид напарника.

– Боцманский свисток и дьявола поднимет с того дна, где он обитает, да видно, только не тебя. К орудию, нас догоняют.

Он бросился на опер-дек, к своей «малышке», юнга последовал за ним, не осознавая происходящего: то ли во сне, то ли наяву. Открыв пушечный порт, юнга, даже не взглянув на восходящее солнце, подкатил к «малышке» дюжину чугунных шаров, зафиксировал их петлей и замер в ожидании команды. Через мгновение тихо стало на всех палубах – на то он и военный фрегат: все быстро, четко и в срок. Стрелки оседлали ванты, канониры просушили запалы, боцман отсвистал «К бою готов».

Прицельный выставил рыжую бороду через порт наружу и глянул в фарватер. Подержав красный мясистый нос на ветру пару минут, он убрался внутрь и авторитетно заметил: – К полудню догонят, можешь доспать.

Юнга свернулся калачиком вокруг смертоносных зарядов, закрыл глаза и… белый свод потолка сменился маминым лицом.

– Меня ждет бой, мама.

– Тебя ждет выбор, сынок.

– Выбор чего, мама?

– Положения своей колыбели.

Юнга заворочался во сне, старый моряк взглянул на него и покачал головой:

– Кутенок, ей-богу, переживет ли сегодняшний день?

– Мама, расскажи про колыбель, – шепчут губы юноши.

– Бог каждое дитя свое поместил в колыбель из света и любви и качает ее, когда нужно сделать выбор, прямо как мать, когда успокаивает своего малыша, и каждый выбирает, остаться при Боге или вне его, – матушка отталкивает от себя мальчика, и юнга летит прочь от тепла ее рук и ласки глаз.