Секта-2 - стр. 50
Он сделал первые несколько шагов и поразился тому, с какой скоростью удавалось ему идти: всякий шаг получался будто семимильным. Ободренный такой волшебной особенностью, Игорь побежал и почти сразу же уперся в кирпичную глухую стену – коридор заканчивался тупиком. О том, чтобы проломить такое препятствие, можно было и не мечтать. Оставалось лишь признать свое поражение, кроме того, самое время было подумать о возвращении.
Внезапно кирпичная стена начала двигаться прямо на Игоря. Означать это могло только одно: Пэм вот-вот проснется. Ее рассудок обретал прежнюю силу, вытесняя из себя постороннее присутствие. Движущаяся стена производила невероятный шум, царапая стены, скрежеща по полу и сметая с потолка длинные тонкие лампы, которые разлетались на тысячи осколков, громко хлопая, как китайские петарды на Новый год. Какофония была сильнейшей. Игорь уже готов был отступить, но в последний момент, уже возле гостеприимно распахнутой двери, которую украшали прежде три охраняющих символа, остановился как вкопанный, застигнутый врасплох внезапной догадкой: а не является ли все это лишь обманом, второй линией обороны? Резко нахлынувшее чувство отрезвления обжигало, как пощечина. Что, если коридор этот и движущаяся стена – не более чем хитрое, тщательно закамуфлированное плутовство? Ведь коридор этот создан уже не его, Лемешева, усилием мысли, а мыслью чужой, и притом невероятно сильной!
«Слишком здесь все буквально, без изысков. Стена – пресс для чужой воли, призванный вытолкнуть всякого, кто пробрался так далеко. Поддаться грубой силе – значит расписаться в собственном бессилии, а это не мой путь». Игорь разбежался и что есть силы прыгнул прямо в кирпичную стену, вперед головой!
Он ожидал удара, искр перед глазами, головокружения, но вместо этого вновь оказался лежащим на животе, ощущая под собой что-то очень твердое и холодное. Еще не открыв глаза, он услышал звук, похожий на цоканье лошадиных копыт, и, сообразив, что прямо сейчас может угодить в очередную ловушку, вскочил на ноги. От увиденного у Игоря перехватило дух. Он стоял на площади, окруженной со всех сторон роскошными домами, и прямо перед ним возвышалась статуя человека с величественной осанкой, сидящего верхом на вздыбленном коне, вся в зеленом налете патины, которой обыкновенно покрывается любое отлитое из бронзы изваяние. Надпись на постаменте гласила, что статуя была воздвигнута в честь великого полководца Евгения Савойского скульптором Антоном Фенкорном на пожертвования знатных граждан Вены и по заказу королевского двора Габсбургов в правление императора Франца-Иосифа.
– Позвольте мне поставить здесь мольберт, экселенц! – услышал Игорь чей-то, без сомнения, юный голос. Так и есть: молодой человек, сразу видно, что до крайности бедный, настоящий оборванец. Пальто с чужого плеча, размеров на шесть больше, чем требуется: плечи висят, рукава волочатся, словно в итальянской пантомиме, и завернуться в него парень мог бы по меньшей мере дважды. На голове зеленая фетровая шляпа с засаленной атласной лентой коричневого цвета. Ботинки молодого человека находились в преддверии катастрофы, и подошвы на них держались вопреки всем законам природы, должно быть, чудом. В руках юноша держал сильно потертый складной мольберт и холщовую сумку – не иначе нищий венский художник. Пахло от него почему-то геранью.