Секретный дьяк - стр. 30
И опять несколько растерянно пожевал гриб.
Добрая вдова испуганно переспросила:
– Так и сказал? Да к чему б это?
Думный дьяк нахмурился:
– А к тому, матушка, что ты слова мои запоминай да сама не будь дурой. Ни с кем не делись сказанными мною словами. Ни с сенными девками, ни с дворней, ни тем более с клюшницами своими беззубыми. А сама готовь письмо. В том тебе поможет Иван. – И кивнул, как бы разрешая на этот раз окончательно: – Готовь теперь большое письмо. Все расскажи о своей жизни, что хотела бы рассказать своему маиору. Бог даст, будет через некоторое время твой неукротимый маиор держать письмо в руках.
– Да как? – одними губами выдохнула вдова.
– Бог милостив, – выдохнул и Матвеев. – Ждем тайного указа – в Сибирь посылать людей. Готовится тайная экспедиция, матушка. За золотом, за серебром, за мяхкою рухлядью, за рыбьим зубом. Помнишь, как ходил на Камчатку Волотька Атласов? Только сейчас дело затевается куда серьезнее, государь сам ищет людей. Не по приказу воеводы якуцкого, и не по приказу прикащика анадырского, и не по своеволию пойдут люди в Сибирь, а по приказу самого государя и с его помощью. И пойдут дальше, чем ходил даже Волотька Атласов. Смотришь, непременно кто-то встретит в снегах твоего маиора.
– В Сибирь? – тревожно перекрестилась вдова. – А я так слышала, что затевается поход в Персию.
– Не дай тебе Бог, матушка, повторить такое, – окончательно рассердился думный дьяк. – Не доведут тебя до добра глупые странницы да нелепые кликуши. Крикнут слово государево, и попадешь в Тайный приказ!
– Молчу, молчу! – испуганно вскрикнула вдова, мелко перекрестив рот. – Молчу, Петрович. Ты меня прости. Ты говори, как говорил, я теперь никаким твоим словам мешать не стану.
– Ждем специального гонца из Сибири, – помедлив, объяснил Матвеев. – Как получим новости, так впрямую займемся походом. Тебе, матушка, большего знать не надо, я и без того лишнего наговорил. Хватит Сибири быть страной чужой и далекой. Пойдут в Сибирь сильные люди, а твой неукротимый маиор напротив вернется. Не верю, чтобы такой человек где-то пропал, поддался дикующим.
– Найдете маиора? – с глубокой верой выдохнула вдова.
– Найдем, матушка. Крещеная кровь не пропадает.
И глянул внимательно на вдову:
– Вижу, халат на тебе апонский? Тот, который оставил Волотька Атласов?
– Тот самый, – впала в краску соломенная вдова. – Волотька… Только теперь надеваю редко… Берегу для своего маиора… Вот только как защемит сердце, так надену. В нем как бы по-особенному чувствую… – Быстро перекрестила грешный рот. – Как надену, так сразу вспомню Волотьку. Каким был, когда приезжал. Он же останавливался у маменьки, я хорошо помню… – Соломенная вдова мечтательно возвела глаза горе́: – Помню, Волотька был как медведь, покойная матушка сильно над ним смеялась. Но ловок. Всех служанок перещипал, глаза как синька. Ты помню, маменьку предупреждал, что, значит, зверовиден тот казачий пятидесятник, в обществе никогда не бывал, может не угодить, непристойные слова употребляет в беседе, дак Волотька ведь и не знал других слов, для него все были приличными, – вдруг разгорячилась вдова. – Только маменька сразу поняла Волотьку. Чего не рычать медведю, коль приспособлен к рычанию? А особенно подарки Волотькины всем пришлись по душе. Бобры, лисицы красные. Только вот помню, батюшка, что некоторые соболи были без хвосты и Волотька так маменьке объяснял: камчадалы, среди коих побывал, по дикости своей собольи хвосты подмешивают в глину, чтобы, значит, горшки покрепче лепить, чтобы глину с шерстью вязало. Мы сильно дивились. А халат этот… Волотька говорил, что это из Апонии халат… Называл хирамоно… – Вдова покраснела, выговаривая трудное слово. – Говорил Волотька, что халат выменял у истинного апонца. То ли на серьгу выменял, то ли на деревянную ложку. Сейчас не помню.