Секретные архивы НКВД-КГБ - стр. 51
Протоколы допросов, которые все эти годы хранились в личном архиве Сталина, настолько красноречивы, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки, что я несколько позже и сделаю.
А тогда старый пройдоха Ройшле ухитрился спрятать микрофон в ворохе лежащих на столе бумаг и записал достаточно откровенные ответы Якова на пленку, а потом так хитро смонтировал запись, что Яков предстал неистовым обличителем сталинского режима.
Эту пленку крутили на передовой – и голос сына Сталина слышали советские солдаты. В то же время немецкие самолеты сбрасывали на их головы листовки с призывом сына Сталина следовать его примеру и сдаваться в плен, «потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно».
Чтобы не было сомнений, что в их руках действительно сын Сталина, немцы сделали серию фотографий Джугашвили в окружении германских офицеров – и тоже сбросили на передовой. А нацистские газеты опубликовали собственноручное заявление столь необычного пленника:
«Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе. 16 июля 1941 года около Лиозно я попал в немецкий плен, перед пленением уничтожил свои документы. Мой отец Иосиф Джугашвили носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми».
Но вернемся к протоколам допросов. Как я уже говорил, все эти годы они хранились в личном архиве Сталина, и никто о них ничего не знал. Но сегодня гриф секретности с этих документов снят, и они настолько уникальны, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки. Так как ничего путного о действиях Верховного командования Красной Армии Яков сообщить не мог – об этом он просто ничего не знал, Ройшле перешел к вопросам личного и общеполитического характера.
– Вы добровольно перешли к нам или были захвачены в бою?
– Нет, не добровольно. Я был вынужден, мне просто некуда было деваться.
– А почему вы, офицер, переоделись в гражданскую одежду?
– Я рассчитывал под видом беженца пробраться к своим.
– В каких боях вам довелось участвовать?
– В одном, всего в одном. Но я не знаю, как называлась эта деревня.
– Почему?
– Потому что у меня не было карты. Их вообще ни у кого нет!
– У офицеров нет карт?!
– Представьте себе, нет. У нас все делалось безалаберно и глупо, и наши марши, и наша организация – все безалаберно и глупо. А командование было таким идиотским, что зачастую наши части ставили прямо под огонь – либо ваш, либо наш.
– Как такое возможно?
– Еще как возможно! Дивизия, в которую я был зачислен, считалась хорошей. В действительности же она оказалась совершенно неподготовленной к войне.
– Ив чем, по-вашему, причина плохой боеспособности Красной Армии?
– Главная причина – немецкие пикирующие бомбардировщики. Еще, как я уже говорил, неумные, можно сказать, идиотские действия нашего командования.
– Как обращались с вами наши солдаты?
– Я бы сказал, неплохо… Вот только сапоги зачем-то сняли.
– После того, что вы узнали о боеспособности немецких дивизий, вы все еще думаете, что Красная Армия может оказать такое сопротивление, которое изменило бы ход войны?
– Видите ли, у меня нет полноценных данных ни о ваших резервах, ни о стойкости ваших солдат. Так что ничего определенного я не могу сказать. И все же лично я думаю, что борьба еще будет, что главное в этой войне – впереди.