Секретные архивы НКВД-КГБ - стр. 24
Следователь не раз перебивал Кольцова, задавал уточняющие вопросы, а Михаил Ефимович все так же увлеченно разоблачал вчерашних друзей. Досталось артистам Берсеневу и Гиацинтовой, многим журналистам «Правды» и даже таким высокопоставленным сотрудникам НКВД, как Фриновский, Станиславский и Фельдман: всем им Кольцов давал такие убийственные характеристики, что следователю ничего не оставалось, как взять этих людей на заметку.
Сержант Кузьминов тоже вошел во вкус и требовал все новых подробностей. Кольцов снова садится за стол. Сперва он «накатал» тридцать одну страницу, потом – сорок, затем – еще семнадцать. В личных показаниях от 9 апреля довольно много места уделено контактам Кольцова с писателями. Трудно сказать, что за морок нашел на Кольцова, ведь он, не моргнув глазом, говоря тюремным языком, сдал хозяевам Лубянки таких известных писателей и поэтов, как Валентин Катаев, Евгений Петров, Илья Эренбург, Семен Кирсанов, Исаак Бабель, Борис Пастернак и многих, многих других. Некоторых из этих людей костоломы с Лубянки не тронули, но они навсегда остались на крючке у руководителей этого мрачного учреждения, а других, таких как Бабель, расстреляли.
Заканчивается этот, с позволения сказать, очерк очень серьезными признаниями.
«Таким образом, я признаю себя виновным:
1. В том, что на ряде этапов борьбы партии и советской власти с врагами проявлял антипартийные колебания.
2. В том, что высказывал эти колебания в антипартийных и антисоветских разговорах с рядом лиц, препятствуя этим борьбе партии и правительства с врагами.
3. В том, что создал и руководил до самого момента ареста антисоветской литературной группой редакции журнала “Огонек”.
4. В том, что принадлежал в редакции “Правды” к антисоветской группе работников, ответственных за ряд антипартийных и антисоветских извращений в редакционной работе.
5. В том, что совместно с Оренбургом допустил ряд срывов в работе по интернациональным связям советских писателей».
С этого момента на допросы его вызывать перестали. Бумаги, правда, не жалели, вот только ручку почему-то заменили карандашом. Позже мы узнаем, какие методы воздействия применялись к Кольцову, но то, что они были эффективными, не вызывает никаких сомнений: с каждым месяцем Михаил Ефимович становился все податливее, и Кузьминов, ставший уже лейтенантом, делал с Кольцовым все, что хотел.
Скажем, в письменных показаниях от 3 мая 1939 года Кольцов от писателей перешел к дипломатам, с которыми у него, оказывается, тоже были антипартийные связи.
«В 1932 году я сблизился с Карлом Радеком, а также со Штейном, Уманским и Гнединым. Так как до этого я лишь случайно занимался международными вопросами, то они взялись меня просветить по ним.
Радек убеждал меня, что единственный природный союзник СССР – Германия, что существует группа “энтузиастов советско-германской дружбы”, что он является представителем этой группы и мне следует к ней примкнуть. В дальнейших, более интимных разговорах, он стал подчеркивать, что я-де со своими способностями могу очень выдвинуться в этом деле и сыграть большую роль.
При некоторых разговорах присутствовал американский журналист Луи Фишер, близкий друг одного из руководителей отдела печати наркоминдела Уманского. Помощь, которая требовалась от меня, заключалась в регулярной политической информации о внутренней жизни СССР, которая тут же передавалась немецким журналистам Юсту и Басехусу, с которыми я был лично знаком.