Секрет бабочки - стр. 3
Девочке не больше одиннадцати или двенадцати лет. У нее сверкающие карие глаза и длинные мягкие волосы. Заметив меня, она склоняет голову набок, вскидывает брови и спрашивает:
– Ты там живешь? – Она указывает на проулок за мусорными баками. – Не волнуйся. Я там бывала. Не плачь. Все образуется.
Она думает, что я бродяга.
– Нет, я… я там не сплю. Я пытаюсь вернуться в Лейквуд. – Слова едва удается выдавить. Меня все еще трясет.
Девочка ставит сетку с луком на мостовую, перекидывает волосы с одного плеча на другое.
– Тебя ограбили, мисс? – Она все еще оценивает меня сверкающими глазами.
Вопрос застает меня врасплох. Я просто трясу головой, пытаясь вытереть лицо рукавом.
– Если нет, тогда почему ты плачешь? – спрашивает она излишне дерзко, переминаясь с ноги на ногу.
– Уже не плачу, – я проглатываю всхлип. – Ты… ты знаешь, как мне отсюда попасть домой?
Девочка меряет меня взглядом. На куртке у нее восемь пуговиц; от восьми мне становится не по себе, от восьми у меня по коже бегут мурашки. Два по четыре. Десять без двух. Непорядок. Грязь. В тот год, когда мне исполнилось восемь, я не позволила маме поставить восемь свечей на праздничный торт. От восьми свечей он стал бы несъедобным.
– Автобусная остановка в нескольких кварталах. На Восточной Сто семнадцатой, – наконец отвечает она. – Ты можешь пойти со мной. Мне по дороге.
Мы шагаем рядом несколько кварталов до автобусной остановки. Я то и дело оглядываюсь, ожидая, что кто-нибудь прыгнет на нас. Ожидая новых пуль, новых разбитых окон.
Девочка говорит мне, что помогает маме в ее кафе, вот почему она несет сетку с луком, только мама не настоящая, потому что она убежала из дома в девять лет. Я говорю ей, что меня удочерили и я никогда не встречалась со своими родными, но искала их долгие годы, везде, где только могла, в темных проулках и за мусорными баками. Я говорю ей, что буду искать их до конца жизни, если придется.
Не знаю, почему я вру, слова слетают с губ неконтролируемым потоком. И потом, как знать? Может, это правда. Может, где есть совершенно новая, здоровая семья, которая меня ждет, ждет… Чтобы принять меня в свои объятия и все выправить. Может, там и мой другой старший брат, другой Орен – и тоже ждет.
Девочка желает мне удачи, и много, много раз ее благодарю. Я остаюсь ждать автобуса номер 96, наблюдая, как она уходит, тащит в одной руке сетку с репчатым луком.
Автобус подъезжает после нескольких долгих тревожных минут ожидания. Я трижды стучу рукой по бедру, прежде чем подняться в салон, и бормочу: «Ку-ку», – чтобы получить возможность войти в салон, зная, что все будет хорошо.
В третьем классе, когда мы шесть месяцев жили в Канкаки, штат Иллинойс, и наш дом бетонной коробкой торчал между рядов кукурузных стеблей, Шелби-Мишель Пакер заметила, что я стучу по ноге, прежде чем ответить на математический вопрос. Я не могла ответить, не отстучав нужное число раз (в тот день – шесть по каждой ноге, но правильный ответ все равно ко мне не пришел). Я чувствовала, как другие ученики смотрели на меня, когда Шелби объявила всему классу: «Ло, ты ку-ку».
Как только она произнесла последнее слово, ответ явился, словно только этого и ждал: четырнадцать уток. Я не помню вопрос, но «ку-ку» стало знаком; это слово все выправило.