Сегодня День рождения мира. Воспоминания легендарного немецкого клавишника - стр. 21
В самом начале истории нашей группы, когда нам доводилось выступать в Западной Германии, казалось, что мы штурмуем заграницу. Нас распирало от гордости. Хотя на концерты почти никто не приходил: на Западе мы были совсем неизвестны. В Гамбурге, например, нам аплодировали восемь зрителей. Но мы желали побеждать, и это заставляло нас не опускать руки. Может быть, поэтому после первых успехов в Германии мы с большой охотой принимали предложения выступать в других странах: привыкли завоевывать незнакомую публику.
В пору юности Rammstein поездки на концерты были наполнены для нас чистейшей радостью. Утром мы садились в какую-нибудь машину, кидали в нее наши немногочисленные пожитки и отправлялись в путь. У меня не было даже чемодана для сэмплера, поэтому я ставил его в автобусе ребром, между передних сидений. Мы побывали на всех автостоянках Восточной Германии. В 90-х годах закуски и сладости в тамошних кафе были невероятно плохими и, кроме того, абсурдно дорогими. Мы находили это возмутительным и, конечно, не собирались платить за них. Но кушать хотелось. Поэтому на автостоянках и заправках мы крали печенье и шоколад, бутылки со шнапсом, а в придачу – солнцезащитные очки, газеты, обувь и даже канистры для бензина!
Вообще, мы любили приключения, если этим словом можно назвать занятие воровством. Мы не могли себе купить дорогие западные музыкальные инструменты. Поэтому тайком тащили их из крупного берлинского магазина самообслуживания. В Шверине нам удалось украсть больше, потому что там персонал был менее бдительным. В магазинах я подолгу стоял перед инструментами и ждал, пока продавец-консультант, наблюдающий за посетителями, не начнет кому-то из них что-то разъяснять. Потом тащил, что нужно. Тилль же поступал проще. Он просто брал инструменты, в которых мы нуждались, под мышку и бежал к ожидающему нас автобусу. В то время из магазинов на Востоке нами было украдено немало полезных вещей! Позже там стали работать секьюрити, и, как говорится, лавочка закрылась. Я до сих пор вспоминаю о наших «приключениях» с удовольствием.
В то время мы были авантюристами буквально во всем. Особенно во время выступлений. Мы любили исполнять новые песни, которые еще как следует не разучили. И, если забывали очередной куплет, маскировали незнание текста изощренными риффами. А одно время меня на сцене в начале концерта запирали в огромной деревянной клетке. При этом объявляли, что я настолько опасен, что меня можно держать только за решеткой. Сейчас в это уже никто бы не поверил. Для усиления впечатлений зрителей ящик накрывали бумагой и поджигали ее. Картина получалась замечательная, в зале прилично воняло дымом. Бумага горела на сцене долго и сползала с моей клетки. Тогда взглядам зрителей открывался я, весь такой несчастный. При этом иногда загорался занавес. Исполнялась первая песня, и после нее Тилль надевал противогаз. Но не потому, что нечем было дышать: просто он у нас имелся.
Тогда уже возникали споры о нашей сценической одежде. До поры каждый натягивал на себя то, что сумел отыскать. Но, в сущности, мы стремились к единому облику – мрачноватому, брутальному. Наши одеяния должны были говорить зрителю, что мы принадлежим к одной группе, что мы вместе. Тогда в моду вошли ребристые рифленые майки, которые я ненавидел с детства. Их любили носить злые дворники и старики. А отец заставлял меня надевать эту дрянь. Я дал себе клятву: когда вырасту, никогда не буду ходить в такой одежде! Но – никогда не говори «никогда»! Группа решила выходить на сцену именно в белых рифленых майках! Перед началом концерта мне пришлось натягивать на себя отвратительную тряпку. Правда, пребывал я в ней только во время исполнения первой песни, а потом уже красовался с голым торсом. Мы все делали так, и это хорошо смотрелось.