Счастье по собственному желанию - стр. 14
Люба остолбенела и смотрела теперь на Серегу, приоткрыв рот.
Воистину этот человек не переставал удивлять ее. Вот, казалось бы, все – очередной рубеж пройден, дальше ступить уже некуда. Дальше только пропасть. И больше он уже ничего такого ни сотворить, ни сказать, ни выдумать не сможет. Ан нет! Может! Да как! И за этим последним из последних рубежей непременно найдется еще и еще один. И шагать и шагать потом в этом направлении, и не перешагать его никогда – этот рубеж Серегиного нахальства, подлости и самодовольства.
Он натерпелся, да? Она дрянь, оказывается? Она любила его не по-человечески, так? А ему, значит, ничего не оставалось, как покинуть недостойную супругу.
– Ну, ты и гад! – выговорила Люба почти с восхищенным придыханием. – Ведь кто тебя не знает…
– Думаешь, ты узнала? Тоже мне – чтец человеческих душ, – вяло огрызнулся Иванов, снял с себя куртку и швырнул ее на руки бывшей жене. – Ко мне подход требуется. А ты все сплеча, все свою правду-матку мне рубила. А она мне нужна была? Нет. А была бы похитрее, все, глядишь, и нормализовалось бы. Ну, пришел я не вовремя, и что? Сказал же, что на работе задержался. Нет, надо было звонить и узнавать, так ли это на самом деле. Умная бы баба сделала вид, что верит. И звонить бы никуда не стала. И наутро скандал не закатила бы. Вернулся-то, в конечном счете, к тебе, не к кому-нибудь.
– Заткнись, Иванов. Или отлучу от ночлега, – пригрозила Люба, при таких вот рассуждениях непутевого ей начинало сводить живот от острого, почти непереносимого приступа лютой ненависти к своей прежней жизни и своему прежнему унижению. – Еще слово о том, какой ты замечательный, и покатишься вместе со своими подарками.
Иванов замолчал часа на полтора.
Люба вернулась в гостиную, улеглась на диван и снова завернулась в одеяло. Скомканное Ивановым на время, ее новое личное горе опять заточило так, что захотелось заплакать. Тут не к месту вспомнилось, что Ким в городе и, кажется, один. Если бы не новый работодатель, можно было бы напроситься на встречу, поговорить, глядишь…
А теперь что? А теперь снова ничего? Почему же она всякий раз его так по-глупому, совершенно бездарно теряет? Не судьба им, что ли, быть вместе…
– Любка, картошку на тебя жарить? – Иванов, полностью войдя в роль хозяина, повязался ее передником. Засучил рукава тонкого, заношенного почти до дыр свитерка и вооружился ножом для чистки картошки. – Живешь, как не баба вовсе. В холодильнике пусто. Хлеба даже нет. Бесхозная ты, Любка. Ну, как с тобой вот можно жить?!
– Да пошел ты! – вдруг закричала она и, отвернувшись к стене, расплакалась.
Она знала, что нельзя было при Сереге этого делать. Вцепится, начнет вытягивать из нее по слову, додумывать, сопоставлять. А то еще чего доброго раньше ночи кинется ее утешать и лезть к ней под одеяло. Тогда хоть вешайся. Но слезы было не удержать. Она зарылась в подушку лицом, укрылась с головой одеялом и ревела безудержно.
– О-оо, как все запущено, – пробормотал Иванов озабоченно и совершенно непредсказуемо спрятался в кухне за закрытой дверью.
Ревела она долго. Потом вроде задремала. Очнулась оттого, что Серега трепет ее за плечо.
– Пошли поешь, Люб, – проговорил он робко, совсем не похожим на его обычный глумливый голосом. – Чего ты, а?! Пойдем, а то заболеешь.