Сатана - стр. 49
Силуэт печной трубы бани четко вырисовывался на фоне чистого звездного неба. В этот же миг у Елизветы перехватило дыхание. На кирпичной трубе бани лежала тяжелая, толстая крышка с тряпочной подкладкой, которая использовалась для сохранения тепла. Трубу печи Кроты вообще не закрывали, так как считали, что и без закрытия трубы в небольшой бане достаточно тепла. Если когда-то и закрывали, то это делали по просьбе гостей или знакомых, которые в силу каких-то причин у них мылись. Хозяйка точно знала, что Кох из-за своей лени никогда не лазил закрывать трубу, не говоря уже о том, когда он был пьяным. Ева о закрытии трубы и понятия не имела… До вчерашней субботы…
В голове у Елизаветы молниеносно возникла мысль о том, что надо открыть эту трубу, и это надо сделать сейчас же, не откладывая это ни на секунду. Увлеченная этой мыслью, женщина быстро ринулась в заднюю дверь ограды и оказалась у деревянной лестницы, стоящей у обратной стороны бани. Кротиха, поднявшись по лестнице, немного подтянулась и оказалась на верху навеса из жердей, на котором было соскирдовано сено. Это покрытие надежно защищало двор от снега. Пройдя метра два-три по настилу, женщина, пригнувшись, вскарабкалась на земляное покрытие крыши бани и с силой рванула крышку с тряпочной подкладкой с трубы бани. Рывок Елизаветы получился очень мощный. Крышка перелетела через гребень крыши и с грохотом рухнула в снег с обратной стороны бани. Затем женщина осторожно по лестнице спустилась на землю, подошла к двери бани и открыла дверь. Её сожитель, теперь уже бывший, спокойно лежал на прежнем месте и в прежнем положении. Елизавета Крот решила уже никогда больше не заходить в свою избу…
Первые лучи наступающего утра настойчиво стучались в жизнь деревни. Было уже где-то около восьми утра. Неожиданно кто-то постучал в окно избы со стороны улицы. «Скорее всего, бригадир или управляющий за мною приехал. Увидели, что Кротихи нет у коров, ну и приехали за мною», – подумала Елизавета и решительно встала с остатков поленницы. Она неспеша открыла дверь бани и забросила в нее веревку. Затем, стучая зубами не то от холода, не то от страха, быстро вбежала в баню и закрыла дверь на крючок. После некоторого раздумья Елизавета выкрутила лампочку из патрона переноски. Электрический свет ей был не нужен. Ей казалось то, что в темноте она лучше будет думать в последний момент своей тяжелой человеческой жизни. Елизавета, словно по указке неведомой силы или таинственного существа, быстро «вздернула» веревку в крюк потолочной перекладины, примерила. Затем верхний конец веревки завязала узлом и «насадила» его на крюк. Потолок бани был низкий, однако это не мешало Кротихе осуществить свое последнее желание. Она взяла табуретку, где недавно стояла банка огурцов и лежали два куска хлеба, и поставила ее под перекладину, точно под крюк. Потом встала на табуретку и неспеша сделала петлю из другого конца веревки. После этого женщина трижды перекрестилась, быстро накинула на свою шею петлю и сильно рванулась вперед…
Жители Водяного о семейной драме Кротов узнали только к обеду. Первым человеком, который узнал о трагедии Елизаветы Крот и Генриха Петровича Кох был бригадир дойного гурта Арсений Кормилов. Мужчина он был степенный, не пьющий. В это воскресное утро он первый заметил отсутствие своей доярки. Прошел час, два. Елизаветы все не было. Долго не мешкая, бригадир сел верхом на лошадь и поехал к избе Кротов. На стук в окно избы никто не отвечал. Была заперта изнутри и входная дверь ограды. В очередной раз, к не вышедшей на работу доярке, бригадир приехал где-то около двенадцати дня. На стук в окно опять никто не отозвался,. Мужчина решил обойти избу вокруг. Входная дверь с огорода была открыта. Зайдя во двор с обратной стороны, бригадир постучал в входную дверь избы. Никто опять не отозвался. Кормилов осторожно рукой надавил на дверь. Она оказалась не запертой. Он осторожно вошел в дом. Ева в это время спокойно лежала в постели и ни на что и ни на кого не реагировала. Ничего она не ответила и внезапно появившемуся в избе бригадиру Кормилову, который спрашивал девушку о местонахождении ее родителей. «Гулящая» молчала и думала только о своем, пристально уставившись в одну, только ей одной ведомую точку на потолке избы.