Сатана - стр. 44
Ева после того, как отчим словно бык насытился ее телом и отвернулся в сторону, не спала. Она слышала и видела как к избушке, разрезав светом фар темноту ночи, подъехала машина. В том, что с этой машиной приехала мать, Ева мысли не допускала. По твердому убеждению девушки, ее мать могла приехать домой только в обед на следующий день и только автобусом. Она убедилась в своей ошибке только тогда, когда услышала скрип кровати напротив. Никто из посторонних не мог лечь в эту постель. Отчим спал как сурок, и спал с ней, с Евой. Увидев мать, Ева притворилась спящей. Она прекрасно знала то, что мать никогда и ни при никаких обстоятельствах не посмеет разбудить отчима. Елизавета Крот боялась этого рыжего немца. Старшая Кротиха теперь четко поняла, что ее дочь Ева была любовницей ее сожителя. Она сейчас также прекрасно понимала свою беспомощность перед этим рыжим мужчиной, который будет теперь сам решать с кем ему спать в постели: или с Елизаветой или с ее дочерью. Мать Евы сейчас нисколько не сомневалась в том, что этот нагий мужчина выберет для постели ее дочь. На память женщине пришла присказка сожителя. В доме верховодит тот, кто носит шапку и брюки. Этому правилу мужчины женщина никогда не перечила…
С этой ночи Елизавета не стала разговаривать ни с Евой, ни с сожителем. В какой-то степени состояние «напряженки» в семье переживала и Ева. Однако в ее душе в большей мере господствовало безразличие ко всему. Мать довольно часто заглядывала в глаза дочери. Глаза единственной дочери были равнодушными. Еще меньше «гулящей» переживал Генрих Петрович. Мужчина ни с кем не разговаривал, а только временами усмехался. Сожитель матери и дочери считал содеянное вполне законным явлением. После работы он плотно кушал и «отрубался». Сейчас хозяин спал в своей кровати один. Ева спала также на прежнем месте. Елизавета спала в бане. В бане было холодно, сыро и неуютно, но это не пугало Кротиху. После вечерней дойки женщина приходила в баню, подкладывала дров в печь и засыпала. Кушала иногда на работе, иногда и у соседей. Генрих Петрович приходил в постель к старшей Кротихе поздно ночью. Приход в постель к женщине, скорее всего, был связан естественными причинами. Мужчина выходил во двор или просто покурить. Елизавета принимала сожителя молча, без всяких обиняков. Женщина иногда чувствовала то, что Генрих уже до своего визита к ней, побывал в постели с её дочерью. Сожитель, пропахший потом и махоркой, порою, без кальсон врывался в баню и валил Елизавету на дощатый полок, который служил для хозяйки избы кроватью. Насытившись, как животное, Генрих Петрович сползал с женщины и нагишом уходил к себе в избу. Елизавета еще долго чувствовала в бане резкий запах пота своего сожителя и запах молодого тела своей родной дочери. В деревне все знали «напряженку» в семействе у Кротов, но никто не думал вмешиваться в их проблемы. У каждого своих поблем было по горло…
После того, как отчим изнасиловал Еву, у нее с каждым днем усиливалась апатия к жизни, равнодушие ко всему происходящему. По вечерам, лежа в постели и гладя рукой все увеличивающийся живот, она не заставляла себя думать о будущем ребенка. Ей было все равно. Жизнь ей казалась бессмысленной и никчемной. Никто и ничто её не интересовало и не волновало: ни успехи страны Советов, ни то, чем жила ее деревня. Не интересовали ее ни отчим, ни даже родная мать. Определенный интерес Ева проявляла еще к школьной жизни, особенно к восьмому классу, выпускному. Информатором в этом деле была Нина Кулешова, ее подруга. Восьмиклассница не только рассказывала Еве, но и довольно часто приносила подруге пирожки, блины, а то и пельмени, которые так любовно готовила Нинина мать для своей единственной дочери.