Санньяса или Зов пустыни - стр. 3

способна пошатнуть чувство безопасности и уступки, которые позднее вошли в религиозную и монашескую практику. Наши современники, озабоченные возрождением отшельничества и эсхатологического свидетельства в сердце церкви, несомненно, почерпнут вдохновение из этих страниц, исполненных пророческого огня. К примеру, ведийский образ акосмичного кеши, «косматого святого», напоминает нам пророческую фигуру Илии, духовного отца Кармеля [15], типичного ветхозаветного санньяси, чья отречённая жизнь была в полной мере укоренена в созерцании Бога.

Таким образом, санньяса – это мощный вызов христианскому сознанию. Если христиане действительно верны эсхатологической тайне Царства Божия, они не могут не ответить на призыв к отречению за пределами всех имён, форм и даже любой дхармы, идущий из глубин их сердец.

Видение Свамиджи неотделимо от опыта Упанишад и тайны Троицы в их взаимной недвойственности. Насколько мы видим, сам тринитарианский опыт зародился в сознании Иисуса, скорее всего, в момент Его пробуждения, свершившегося во время крещения (см. эссе «Санньяса», гл. «Санньяса-дикша»). Лишь на таком глубочайшем духовном уровне мы можем свести к единому недвойственному прозрению христианский опыт пустыни и Царства Божия с одной стороны, и опыт Упанишад, полностью реализовавшийся в Ахам асми, с другой, что в полной мере удалось сделать Свамиджи и в чём заключалась его харизма.

Сегодня, более чем когда бы то ни было, церкви нужны джняни, пробуждённые, реализовавшие единое осознание бытия и погружённые в глубины, находящиеся за пределами их личности, полностью перешедшие к недвойственной тайне Брахмана, к которой пробудился и Иисус, возопив «Авва, Отче!»

Недели, предшествовавшие экуменической дикше и последовавшие за ней, стали поворотными в жизни и духовной реализации Свамиджи. Он не только обрёл глубокий контакт с авадхутами, обитавшими в пещерах на берегах Ганги, но и сам жил в пещере, питаясь на подаяние. Миф о кеши, совершенном акосмичном мудреце, всё глубже и глубже входил в его сознание. Во время дикши его переполнила непреодолимая сила, придавшая санньяса-дикше сакраментальный характер – именно это он имеет в виду, говоря о благодати и способах её передачи. Он очень хорошо осознал, что санньяса – это не только знак Тайны, но и сама Тайна, и что дикша, равно как и одеяния кави, имеют сакральную ценность. Однако лишь те, кому открылась эта Тайна и кто проник в её глубины, могут постичь её сокровенную силу.

Таким образом, Свамиджи достиг финальной тайны положения авадхуты, проживая в июле 1973 года всю полноту своей санньясы в лесу, куда Дух привёл его. Там он познал невыразимую полноту благодати. Именно тогда воссияла туриятита, окончательное пробуждение к единственному Ахам, преображающие лучи которого вскоре поглотили то, что осталось от его шарирам. За «приключением» (его собственное выражение) сердечного приступа последовало махасамадхи, явившееся лишь физическим выражением поглощения великим Светом в себе самом.

Для того, кто стал критакритьях (Нарадапаривраджака Упанишада, 3.86), завершившим все обязанности и достигшим полноты, уже не имеет значения, оставаться ли в физическом теле или покинуть его. То же самое можно сказать и об авадхуте, или том, кто обрёл освобождение (