Самый заурядный попаданец в гоблина - стр. 16

– Похоже, каннибализм здесь в порядке вещей, – сказал Пётр, наблюдая за жуткой картиной.

– У-у-у-у, – тянула его Умка подальше от опасного места.

Они оба мучились жаждой, она была просто невыносимая. В какой-то момент они набрели на колодец. У них не было вёдер, но зато можно было связать верёвку и макнуть на дне колодца тряпку, а потом выжать влагу в рот. К несчастью, длины верёвки не хватило и пришлось импровизировать. Пётр ободрал с молодого деревца тонкую кору и наплёл из неё верёвок. Когда всё же длины хватило, чтобы макнуть тряпку, то оказалось, что всё напрасно. Вода пахла тухлятиной: кто-то скинул на дно колодца труп, который уже не первый день там разлагался и отравлял воду. И тут Петра осенило.

– У нас же есть летучие мыши, а в них кровь. Она пресная, её можно пить.

Умка ничего не понимала, но согласно кивала. На удивление Петра, кровь пить ему даже понравилось. Тот даже поймал себя на том желании, что ему хочется попробовать сырого мяса, а вот Умку от такого пойла чуть не вырвало.

– Терпи, знаю, что тяжело, но другой воды у нас нет.

– Сталин! – сказала Умка, обиженно глядя на него слепыми глазами.

К вечеру они всё же куда-то пришли, и Пётр понял, что в это куда-то он идти не хочет. А виной всему была целая аллея кольев с насаженными на них головами зеленокожих карликов. Пётр не был специалистом в менталитете туземных племён, но это был явный намёк, что зелёным и низкорослым сюда вход воспрещён.

– Знаешь, Умка, что-то мне не хочется идти туда.

– М-м-м-м?

– Ну просто сразу же видно, что это очень плохой район, – Пёрт указал на колья с головами. – И чужих здесь не любят. Давай заночуем вон в том чудном трёхэтажном каменном домике.

– У-у-у-у.

– Боишься?

– М-м-м-м!

– Даже не знаю, что тебе на это ответить. В общем, твоё мнение учтено.

– Сталин.

– Ага, Иосиф Виссарионович, – кивнул Пётр. – Умка, почему именно Сталин? Почему не Ленин, Брежнев или Хрущёв? Откуда ты вообще это узнала?

Умка о чём-то долго думала, напрягая свой невеликий ум, даже начала тереть рукой себе лоб от напряжения, потом выдала.

– Совсем охренели, паразиты, Сталина на вас нет.

– Опана. А вот с этого места, товарищ Штирлиц, поподробнее, – Пётр узнал своё любимое стариковское ругательство. – Экстрасенсим потихонечку, да? Товарищ Умка, мысли читаем?

– УмкА-УмкА… – напевала Умка своё новое имя, делая ударение на последнюю букву, полностью потеряв интерес к Петру и чему-то загадочно улыбаясь.

Он понимал, что она его не понимает, он и сам себя с трудом понимает, львиную долю основы их диалога составляла интонация. А чтобы понять, что хочет сказать другой, пришлось прикладывать массу усилий и интуицию. Благо, на философские темы они не общались, и все диалоги сводились к следующему: пошли туда, неси это, там опасно. Чтобы передавать подобную информацию, не нужно знать языка.

Правда, ближе к вечеру Умка стала уставать и хуже ориентироваться в пространстве, пару раз она стукалась лбом о стену. Больше не надеясь на свои таинственные способности, она выставила руки вперёд и двигалась на ощупь и звук. Петра-то она чувствовала хорошо, а всё остальное не очень.

Домик, который он выбрал, был давно разграблен: мебель и деревянную дверь – всё вынесли, так что план забаррикадировать дверь чем-нибудь тяжёлым для безопасности был невыполним. Ночевать просто так в заброшенном доме было страшно: мало ли, кто сюда забредёт, этот город не такой заброшенный, как хотелось бы. На второй этаж когда-то вела деревянная винтовая лестница. Те, кто разграбил дом, разобрали и её, но зато оставили после себя кучу пустых железных консервов. Что немало удивило Петра, значит, он не в совсем дикие века попал и те зелёные дикари с копьями – всего лишь агрессивные туземцы, дно местной цивилизации.