Самый громкий процесс нашей эры. Приговор, который изменил мир (Опыт исторической реконструкции) - стр. 8

Римляне законодательно запрещали коллегии и публичные собрания, тем более столь массовые, по любым поводам, не говоря про политически окрашенные сборища и манифестации. Еще в древнейших законах «Двенадцати таблиц» «мятежное сборище» рассматривалось как государственное преступление, караемое смертной казнью. Это подтверждают Деяния, описывая похожую с евангельской ситуацию: «Ибо мы находимся в опасности – за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание» (Деян., 19: 40). А ведь иерусалимские толпы не просто собрались на праздник, они приветствуют своего Царя! Такое шествие было опасно провоцирующим, и это понимали окружающие: «И некоторые фарисеи из народа сказали: «Учитель! Запрети ученикам Твоим» (Лк., 19: 39). Умеренные силы в городе видели: «Весь мир идет за ним» (Ин., 12: 19). Реакция Иисуса заставляет обратить на себя внимание: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк., 19: 39–40). Он принимает царские почести и титул Машиаха! Он вступает в Иерусалим, как претендент на трон Давида, и принимает множественные приветствия, предназначенные лишь претендентам на трон. Иерусалимские толпы шумно и восторженно встречают популярного лидера прямо на глазах оккупантов! Это равносильно открытому бунту. Тем более что бунт в Иерусалиме на этот Песах (Пейсах) или непосредственно перед ним уже произошел! «Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (Мк., 15: 6–15). «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство» (Лк., 23: 19). Вероятно, именно бунт заставил Пилата оставить резиденцию в Кесарии и прибыть в Иерусалим – это сотня километров пути. Сомнительно, что ежегодный, ординарный праздник Песах был сочтен серьезным поводом для неблизкой поездки. Пилат симпатий к иудаизму не питал (скорее наоборот) и частного интереса присутствовать на празднике не имел, значит, приехал по служебно-полицейской нужде. Возможно, он принимал во внимание то, что Песах – это праздник освобождения иудеев от ига, праздник национальной свободы, что несет в себе опасность очевидных революционных ассоциаций. Именно на Песах ожидался приход Машиаха! Любые публичные действия популярных лидеров в такие дни приковывали к себе пристальное внимание оккупантов.

Эпизод с изгнанием менял вызывает массу споров и вариантов объяснения, но его совершенно невозможно трактовать как проявление пацифизма. Это провокационный акт по отношению к властям, перед носом у римлян наблюдавших за площадью из крепости Антония. Любопытно, что во время инцидента, связанного с изгнанием торговцев и менял, работающих у Храма (а не в Храме!), храмовая стража, коей было вменено следить за порядком, не вмешалась и не применила свои полномочия, не пустила в ход дубинки, которыми обладала… А ведь Храм – это и военная крепость, и национальная сокровищница, тут самовольничать не заведено! Может, стража признала Его как Машиаха – Первосвященника, имеющего право реформировать Храм, изгоняя коллаборационистов, его оскверняющих? Им были знакомы строки «Завещания 12 Патриархов»: «Тогда восставит Господь священника нового, коему все слова Господа откроются, и сам будет вершить он суд правды на земле множество дней. И взойдет на небесах звезда его» (Завещание Левия, 18). Действия Иисуса имеют прямые параллели с властными шагами Иуды Маккавея по очищению храма от осквернения (1 Макк., 4: 36–60; 2 Макк., 10: 1–8). А всю торговлю наверняка контролировала храмовая верхушка, тесно связанная с римскими оккупантами, уж очень был прибылен конвертационный бизнес, принимая во внимание разницу в цене золота и серебра в разных концах огромной Римской империи; да и жертвенные животные приносили немало денег. Деньги не любят шума, администрация Храма должна была это понимать и не допускать эксцессов. Хотя бизнесом занималась только узкая прослойка евреев, крупных купцов, обладавших большими капиталами, их, вопреки расхожему мнению, было мало. «Мы не коммерческий народ», – писал Иосиф Флавий.