Самый большой подонок - стр. 34
Несколько секунд царило молчание, в течение которых мы с Вомб с интересом рассматривали друг друга, потом Лапец залопотал:
– Он буйный, Вомб. Постоянно думает о пистолете и о побеге. Я нейтрализую его не полностью. Добавит он нам хлопот, а?
– Тяжёлый случай, – вроде бы согласилась медсестра, продолжая изучать моё разукрашенное фингалами лицо. – Ну-ка, садись на кушетку!
Я отступил к топчану и уселся на белую простыню, а Лапец захватил в каждую из непомерных рук по табурету и угодливо подставил один их них под крутые ягодицы сестры, а на другой вскарабкался сам, смешно свесив не достающие до пола рахитичные ножки. Я испытывал некоторое смущение, поскольку навершие нестандартного пениса карлика продолжало высовываться из замызганных шортов, но сестра не обращала на такие пустяки никакого внимания. А меня эти двое вообще не стеснялись, ведя себя как с душевнобольным в психушке, то есть снисходительно и иронично, нарочито бестактно обмениваясь через мою голову компетентными мнениями об индивидуальных особенностях пациента, о его анамнезе и вариантах лечения, с небрежным видом сыпля налево и направо одним им понятными терминами и понимающе кивая друг другу.
– Стоит ли направлять его на утверждение диагноза? – вкрадчиво осведомился Лапец, почёсывая переносицу пропущенной под сиденьем стула рукой. – Всё уже ясно как день: точка грехопадения приходится на раннее детство. Вряд ли Определитель станет её изменять, подмахнёт приговор – и вся недолга! – Он бросил на меня полный ненависти взгляд. – Чего нам возиться с этим придурком, а? Ты только поточнее определи точку, и мы вышвырнем его назад. Опять же изоляцию он пробивает постоянно – не поступками, зато мыслями… – Лапец уныло вздохнул. – Рассказать вам про поступки? Про какие про поступки? Про поступки, про поступки, про поступочки его…
– Твоя хвалёная голова подавляет у пациента только один уровень – физический, – пояснила Вомб тоном, каким изрекают прописные истины. – Да и тот не полностью.
– А нельзя ли повежливее, матушка Вомб? – не вынес я столь пренебрежительного упоминания о себе, да ещё упоминания в унизительном третьем лице.
– Хо-хо! – всхлипнул смешком Лапец. – Он называет тебя матушкой, этот лохматый наглец!
Вомб понимающе улыбнулась.
– Он прав: я и есть матушка. Настоящая матка. А ты не обижайся, дурашка! – обратилась она ко мне тоном воспитательницы детского сада. – Кстати, тебе никогда не говорили, что ты рафинированный чистоплюй? – она взглянула на меня так, что я словно ощутил прикосновение её сильных пальцев к своей затянутой ряской мелководной душонке.
– Представьте, говорили, причём совсем недавно, – ответил я с вызовом.
– Не позволяй наглеть этому хаму! – быстро проговорил Лапец, просверливая меня злобным взглядом.
– И так плохо, и этак не годится, – спокойно сказала сестра. – Не мне тебе объяснять, Лапец: мы обязаны пустить его по Эстафете. И не только потому, что он уже поставлен на учёт. Мне хорошо известны случаи, когда Определитель менял точку грехопадения.
– И ты свято веришь, что Определитель лично читает досье всего поступающего к нам отребья? – скептически усмехнулся Лапец.
– Ну не сам, так его многочисленные помощники… А некоторыми наиболее занятными типами он занимается лично, – многозначительно добавила Вомб. – Берёт дело на контроль. – Не тушуйся, Лапец! Мне кажется, по мере более близкого знакомства с Лохмачом ты сможешь вести его гораздо увереннее.