Самурай - стр. 9
– Убери лапы! – прорычал он на путавшегося под ногами пчеловода, отстраняя того от драгоценного бачка. – Это чтобы не врал. Жид пархатый! Не поспела! Да я от неё ещё на броду вонь учуял, – оскалил довольную пасть Толька, успев уже залезть кружкой в мутноватую жидкость. – У самого зубы от скупости смёрзлись, а всё туда же. Ты бы не срамился перед гостем! – продолжал напирать Толька. После выпитой кружки настроение его резко улучшилось, и он сгрёб в охапку бедного хозяина.
– Колюня! Погляди, кого я тебе привёл! Настоящий японский камикадзе. Будет жить у тебя на пасеке, медведей отпугивать. – Он больно ущипнул Колюню и засмеялся. – Шучшу. Побудь хоть на полчаса человеком. А-то что он о нас, русских людях, подумают, глядя на тебя, скупердяя?
Через полчаса гости уже сидели за столом. Посреди него стояла большая чугунная сковорода жареной картошки вперемешку с кусками обжаренного сала и мяса. Ловко орудуя ложкой, Толька аппетитно поедал содержимое и подбадривал своего спутника.
– Давай, Фудзияма-сан! Самый жадный человек в районе угощает. Пользуйся случаем. Другого такого скряги и сквалыги не сыщешь. С грязи пенки снимает. Правда, Николаша!
– Это кто жадина-то? – встрепенулся хозяин. Говорил он тоже громко, иногда переходя на фальцет. – Я что для тебя пожалел? – зазвенел он. – Да ты хоть запейся у меня. – Он заискивающе посмотрел на Толькиного спутника. – Что ж мы, не русские люди, что ли. Мы завсегда к гостям, со всей, как говорится, душой и сердцем.
После выпитого из его глаз уже текли слёзы умиления, он оправдывался перед гостем, извинялся за свою нищету и подливал Тольке из большого ковша мутной бражки.
Пока хозяин и Толька обменивались любезностями и обливали грязью общих врагов, японец молча сидел у края стола, потягивая из кружки душистый чай, который Колюня заварил специально по такому случаю из липового цвета. Лицо гостя порозовело, и по нему потекли капельки пота. Потом он достал из рюкзака планшет с бумагой и стал в нём рисовать. Коротко бросая взгляды то на Тольку, то на Колюню, он резво скрипел фломастером, не скрывая удовольствия от своего занятия. Потом он занялся пейзажем, и всё время повторял одни и те же слова, жестами указывая на зелёные сопки. Запьяневший Толька ничего этого, естественно, уже не видел. Он громко смеялся, чавкал, запихивая последние остатки еды в свой рот.
– Художник… Сами знаем, что красиво! Да красиво-то в карман не сунешь, – смеялся он, делая вид, что понимает по-иностранному. Его глаза блуждали по стенам, выискивая собеседника. – Мне одному доверили! – ревел Толька, стуча себя кулаком в грудь. Язык его уже временами заплетался между зубов, а глаза блуждали по кухне, отыскивая собеседника. – Ты меня уважать дол-л-жен! В-видал! Самурай. Настоящий. Книжки илюсри… илюстрирует. Про наших медведей репортаж будет снимать.
Тупо мотая огромной вспотевшей головой, он вдруг поймал на себе укоряющий и пренебрежительный взгляд попутчика. На мгновение Толька замер. Что-то изменилось в его лице. Он с грохотом поставил недопитую кружку и отодвинул от себя пустую сковороду.
– Баста! Налей нам на дорожку, и всё, – обратился он к хозяину. – У нас маршрут, – важно подчеркнул Толька и поднялся, прихватив со стола приличный шмат сала и пучок зелёного лука. – Мы люди не гордые. Раз хлеба нету, так мы и салом обойдёмся, – не унимался Толька, войдя в своё особенно приподнятое настроение, собирая со стола всё что можно было запихать в рот.– Да не жмись ты. Вон, в двухлитровую лей.