Самозванка, или Ангелы десятого круга - стр. 7

Ну что ж, это дело поправимое, и случай оставить свою визитку Маковскому Николаю наверняка еще представится.

Название «Аполлон», конечно, несколько претенциозно. Вот «Весы» – куда как благороднее, но ничего не попишешь. К тому же оно уже занято.

Да уж. За время его отсутствия в Петербурге многое изменилось. Или это сам Николай теперь на многое смотрит по-другому? Во всяком случае, женщина, с которой его снова свела судьба, как-то по-новому волнует его.

Лиля… А ведь есть в ней нечто лебединое. Несмотря на то, что приятели, Граф и Аббат, отнеслись к его новому увлечению скептически.

Правда, два года назад, в Париже, Николай и сам не заметил ничего особенного в этой невысокой девушке с внимательными глазами. Он вспомнил, как, будучи студентом Сорбонны, оказался однажды в парижской мастерской Себастьяна Гуревича, где впервые и встретил Лилю.

Июль в то лето выдался особенно жарким, и она позировала в простеньком батистовом платье: нежные женственные плечи, грудь, трогательные завитки на шее…

Странно. Тогда это никак не впечатлило Николая. И не мудрено: в то время ему приглянулась бы скорее какая-нибудь бесплотная монахиня в аскетическом одеянии. Да он и сам в те времена был аскетом, романтиком, боящимся живой и полнокровной жизни.

– Лиля, – мне хотелось бы, чтобы ваши глаза на портрете сияли  волшебным светом, – всплыла в его памяти фраза, сказанная в тот день Себастьяном. – А они у вас сегодня почему-то грустные. Подумайте о чём-нибудь волнующем – например, о любви.

Глаза – да. На них Николай обратил внимание сразу. Но все его мысли занимала другая девушка, ради которой он в тот злополучный год чуть не сбросился с моста, для чего специально – подумать только! – ездил в Нормандию. Но об этом лучше не вспоминать. Николай почувствовал, как в его груди поднимается душная волна недовольства собой. Жалкий меланхолик!

Ему хотелось лишь  одного: отвлечься, перестать думать об этом отказе. Не думать! Целыми днями он болтался по городу, не умея справиться с самой обычной хандрой, однако, натыкаясь на кого-нибудь из знакомых, тут же напускал на себя озабоченный вид спешащего по делу человека.

Чтобы как-то вытащить себя из болота депрессии, Николай занялся изданием сборника своих стихов. Вот и в мастерскую к Гуревичу заглянул в тот день с таким энергичным видом: я, мол, только что из издательства. Хочу подарить вам на память свои «Романтические цветы».

А ведь Себастьян по-настоящему обрадовался и с неподдельным интересом принялся перелистывать тонкую зеленоватую книжечку, пахнущую типографской краской.

– Вот это событие! Поздравляю! Брюсову уже отправили? Ну, почитайте же что-нибудь. Лиля, вы не будете возражать?

– С удовольствием послушаю, – ответила она и улыбнулась.

Как он сразу не оценил её низкий влекущий голос?

– Да я не готов… – отнекивался Николай.

Тогда она попросила:

– Ну, пожалуйста!

И он решился:

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

В горле першило, хотелось откашляться. Но он не стал – так и читал сдавленным, чуть надтреснутым голосом. Волновался, конечно. Но виду не подавал: вертел в руках любимую безделушку – змейку из голубого бисера, которую всегда носил с собой в качестве талисмана.