Самосбор. Бетонное сердце - стр. 3
– Слушай, что мать сказала! – вмешался отец. – И вообще, нечего с ним шляться. Я тебе говорил не ходить на лестницу! Постоянно вас в закрытых секторах ловят.
Ребенок насупился и обиженно зашагал прочь с кухни.
– А ты куда смотришь, мать? – продолжил Саша – Сын разгильдяем растет.
– Буду воспитывать, – покорно сказала Зина.
– Будет она, – хмыкнул Саша. – А раньше что мешало? Или пока не всыплешь, голова не работает?
Ответа не последовало. Зина тихо всхлипывала, оттирая пригарь кастрюли, моля про себя, чтобы это все кончилось. Тимофеев молча доел ужин, демонстрируя всем своим видом презрение к блюду.
– Я пошел к Митрохину, – сказал Саша. – Может, хоть там будут гостеприимнее, чем в собственном доме.
Тимофеев быстро вышел из-за стола и широким шагом покинул ячейку, громко хлопнув гермодверью напоследок.
– Мам, – вопрошая подошел сын. – Почему ты плачешь?
– Я не плачу, сынок, – успокаивала его Зина. – Просто капелька соды в глаз попала.
Коридорные лампы дневного освещения постепенно переходили в вечерний режим. Во многих местах вместо них включались слабые желтые источники света. Этажи готовились ко сну. По узкой лестнице, едва шевеля ногами и шатаясь во все стороны, брел домой инженер Тимофеев. За время своего похода он успел три раза споткнуться, из-за чего разбил линзу в очках, оторвал кусок перил и уронил в промежуток между пролетами заводской пропуск.
– Наверно, паленка попалась, – размышлял он. – Митрохин, гад! Напоил меня, а мне еще на работу завтра! Как я такой там появлюсь?
Медленно волоча ногами и цепляясь за стены, Тимофеев все же добрался до своего этажа. Оставалось еще каких-то двадцать метров, и можно будет спокойно упасть в кровать, а завтра – будь что будет. Подойдя к своей двери, Саша стал неуклюже шарить по карманам в поисках ключа.
– Где ты, говнючок? – тихо приговаривал он, приманивая неуловимый кусочек металла.
Основательно обшарив все карманы, инженер пришел к выводу, что ключи ушли вслед за пропуском.
– Открывай! Ык! – застучал Саша по металлу гермодвери.
Реакции не последовало. Тогда он постучал еще раз. И еще раз. Но это не привело ни к каким результатам.
– Ну, мать, ты у меня еще получишь, – с заплетающимся языком сказал Саша. – Пойду обратно к Митрохину, он настоящий друг. А с тобой, – пригрозил он указательным пальцем двери, – мы завтра поговорим.
Только Саша успел развернуться, как по ушам вдарила этажная сирена, а в воздухе загулял запах сырого мяса. Тимофеев с ужасом упал на дверь, силясь провернуть гермозатвор, но лишь оторвал каучуковую накладку вентиля.
– Слышь, открой! – беспорядочно барабанил он. – Открой, кому говорю! Ты че удумала? Открывай, хуже будет!
Тем временем в ячейке Зина лежала на кровати, крепко прижав к себе ребенка. Она слышала все: и сирену, и стук по металлу двери, и призывы мужа. Она лежала с холодным стеклянным взглядом и слушала, пока ребенок мирно спал.
– Зиночка, милая, родная, – жалобно вопил Саша, – открой пожалуйста, хоть ради сына! Я пить брошу, только открой.
Дыхание Тимофеева сбилось, в какой-то момент он даже понял, что резко протрезвел. Сейчас он был готов отдать все что угодно, лишь бы дверь открылась. Спустя минуту жалобных завываний он понял, что никто не откроет. К ногам Саши медленно приближался кипящий фиолетовый туман. Отчаяние, страх, ненависть, все смешалось в безумный коктейль. Сердце выбивалось из груди.