Самое древнее зло I. Брянский фоллстрайк - стр. 38

В следующую секунду вместо человека на полу прыгала птичка, чуть крупнее воробья. Оттолкнувшись, она взмыла в воздух.

– Рельсон, вернись, – закричала Бленда.

Но испуганная птичка сделала несколько бестолковых зигзагов по комнате и, врезавшись разок в остатки люстры, вылетела в окно.

Я пожал плечами и начал фотографировать происходящее.

2

Когда я смотрел на мир через объектив, происходила своего рода магия. Я превращался в машину по поиску ракурсов.

Любой, кто занимается фотографией профессионально, а не «для себя», кто зарабатывает этим на жизнь, знает это ощущение. В таком состоянии фотографы способны бесстрастно фиксировать умирающего от голода ребёнка в Африке, раненного ребёнка в Сирии, мёртвого ребёнка на Украине.

За это фотографов называют бездушными.

Так и есть. Мы вкладываем душу в снимок, на себя уже не остаётся.

Вот и сейчас, когда смотрел через объектив, я перестал бояться световых копий, который десятками посылал Первомаг на студентов магической академии. Моё тело сейчас предназначено только для того, чтобы поставить камеру под нужным углом. Или выставить настройки так, чтобы световые линии боевой магии не засвечивали кадр.

Я профи, нет нужды смотреть на экран, чтобы знать, когда вышел удачный снимок.

Вот сосредоточенное и красивое лицо Бленды Роулли, наполовину сокрытое снопом красных искр, что высекали её огненные хлысты. Крепко сжатые побелевшие губы иногда приоткрывались. Бленда делала глубокий вдох, словно выплывала на поверхность воды, и губы снова сжимались. Она похожа на хирурга, проводящего сложную операцию.

Вот мутировавшая Аделла замерла на потолке: наполовину звериное тело собрано в пружину, хвост с острой кисточкой на конце нацелен на кокон Первомага, глаза горят красным огнём, мускулистые лапы напряжены, рыжая шерсть стояла дыбом, кое-где в ней торчали обломки световых копий. Именно на этом снимке будет заметно, что Аделла сильно пострадала от самозащиты Первомага. Обломки световых копий затухли, на их месте остались кровоточащие раны.

Слюбор стоял, как изваяние, закутавшись в свой плащ. Этот толстый парень – островок спокойствия в буйстве вокруг него. Плащ уже пробит в нескольких местах. Но Слюбор непоколебим, его фигура потеряла добродушную полноту. Он – тёмная неизвестность, готовая развернуться в сокрушающую силу иллюзии.

Вот Хадонк продолжает свои энергичные, но совершенно бессмысленные движения: пытается сомкнуть разведённые руки, но неизвестная сила продолжает тащить их обратно. Он похож на спортсмена, проигрывающего состязание. Лицо выражает решимость и злость на себя, злость на недостаточность усилий.

Вот его споггель замер в воздухе, перехватив световое копье, намеченное прямо в лицо Аделлы. Но второе копьё ускользнуло от семейного духа. Раздался оглушительный рык, переходящий в вой, а потом в обычный крик.

Пронзённая навылет Аделла покатилась прямо на меня: огромный ком мускулов, огня и когтей, готовый меня раздавить. Но я спокойно отшагнул в сторону и продолжил снимать.

Ведь я смотрел на мир через объектив.

Прокатившись по полу, Аделла замерла у моих ног, стремительно превращаясь в саму себя. Остатки одежды, которые ранее растянулись и лопнули, теперь обвисли широким балахоном. Оскаленная морда мутировала в окровавленное лицо с закрытыми глазами. Пробитые лапы с мокрой от крови шерстью – в бледные руки, изрезанные и исцарапанные.