Самоцветные горы - стр. 36
Достигнув дна распадка, Хономер без промедления снова полез вверх, старательно забирая правее, ближе к порубежному хребту Алайдора. Это означало лишнюю трату времени и усилий – но в том ли беда? Если ему повезёт, он сумеет повернуть недобитка и даже выгнать его на равнину, на относительно открытое место. И уж там либо сам дострелит его, либо выведет прямиком на самострел Ригномера…
Между тем ноги начали жаловаться и болеть от натуги, далеко не запредельной для Хономера, дыхания не хватало. Это брала своё высота, делавшая воздух слишком скудным для непривычного жителя равнин. Хономер был в горах далеко не новичком, но природной приспособленностью урождённого горца всё же не обладал, и это сказывалось. К тому же невероятная чистота этого самого воздуха снова обманула его, сколько раз он ходил в горы, столько же и попадался, особенно в пылу охоты, как нынче: никак не мог правильно оценить расстояние. Кажется – рукой подать, а двинешься в путь – семь потов и полдня, пока доберёшься. Когда жрец выбрался на следующую гриву, рубашка на нём была мокрей мокрого. Он жадно огляделся и на какое-то мгновение заметил бурый с серебром бычий хребет, исчезавший за россыпью валунов. А если бы, взбираясь сюда, он позволил себе остановиться для единственного лишнего вздоха, не было бы у него и этого мига, и, вероятно, он вовсе потерял бы своего быка. Потому что крови на снегу сделалось меньше, а сами пятна стали светлее и реже. Зверь уходил. Хономер снова выругался на языке предков, правда шёпотом, чтобы не тратить дыхания. И заторопился вниз по шуршащей галечной осыпи, на которой не держалась никакая трава.
Если бы в это время разошлись тучи, он мог бы заметить, что день вплотную подобрался к середине. Но тучи расходиться не собирались. Они как будто уткнулись в пограничную гряду – и остановились на месте, чтобы висеть здесь, пока напрочь не изойдут лениво кружащимся снежком. Вершин, казавшихся с Алайдора всего лишь иззубренными холмами, и тех не было видно в сплошной серой, низко нахлобученной пелене. А уж близкого величия главных хребтов Заоблачного кряжа и вовсе заподозрить было нельзя: равнина и есть, во все стороны одинаковая. Знать, оттого кряж и прозывали Заоблачным…
Хономеру некогда было задумываться ни о времени, ни тем более о происхождении каких-то названий. Бык уходил, но ещё окончательно не ушёл от него – и не уйдёт, если он заставит себя ещё против прежнего немного поторопиться! Зря ли на сей раз зверь обнаружил себя перед ним куда ближе, чем с первой гривы!.. Хономер посмотрел вперёд и сразу придумал верную уловку, позволявшую всё-таки отрезать его от гор…
Он в самом деле не числил себя завзятым охотником. Тому, кто пребывает относительно себя в подобном же заблуждении, следует, право, повременить, покуда не начнётся охота. Покуда не пропоют первые стрелы и подбитый зверь не кинется прочь, заставляя хмельное вдохновение погони огнём катиться по жилам. Едва ли найдётся мужчина, который окажется вовсе невосприимчивым к этому древнему вдохновению, – сколь бы далёким от земных страстей он себя ни считал. Куда подевался учёный священнослужитель, строгий в словах и поступках, дерзавший размышлять о путях своей веры и о ступенях к престолу Возлюбленного Ученика? Всё жреческое слетело с Хономера, словно жухлый лист с дерева в осеннюю бурю. Остался могучий охотник с самострелом в руке, что летел незримой тропой своих пращуров-сегванов, поколениями точно так же ходивших за зверем на своих родных Островах… Какая усталость, какое чувство опасности? Всё, всё прочь!.. Прочь – в другую жизнь, до-охотничью, не-охотничью… невыносимо скучную и безынтересную… настолько, что поистине вовсе и не ты её вёл! Вот, вот оно, настоящее! Когда отпадает всё наносное и чужое и остаются только камни под ногами и небо над головой, а посередине – ты сам на тропе – и противник-зверь, готовый бесповоротно уйти, если ты промедлишь с одним последним усилием… или упасть к твоим ногам, если это усилие будет вовремя совершено. Ещё чуть-чуть! Ну?! Кто кого?..