Самиздат в СССР. Тексты и судьбы - стр. 21

В конце 1977 г. 70-летний правозащитник получил разрешение на 6-месячную поездку в США для хирургической операции и в гости к сыну. Находясь в Соединенных Штатах, он воздерживался от политических заявлений, напротив, называл гуманным решение советского правительства предоставить ему возможность поправить здоровье за границей. Но 13 февраля 1978 г. П. Г. Григоренко был лишен советского гражданства «за действия, наносящие ущерб престижу СССР». Изгнание было для ветерана Великой Отечественной войны тяжелейшим ударом. Он называл себя «эмигрантом поневоле» и неоднократно обращался в Президиум Верховного Совета СССР и к главам стран, подписавших Заключительный акт в Хельсинки, с требованием вернуться на Родину, выражая готовность предстать перед судом и доказать свою невиновность. В последние годы жизни, находясь на чужбине, Петр Григорьевич не отказался от правозащитной деятельности. Он выступал в защиту политзаключенных в СССР и против войны в Афганистане, написал воспоминания, которые сегодня представляют огромный интерес для изучения истории диссидентского движения в Советском Союзе[73].

Заочная посмертная комплексная экспертиза, проведенная комиссией из 13 ведущих российских специалистов в 1991 г. по постановлению Главной военной прокуратуры, показала, что принудительное лечение П. Г. Григоренко было необоснованным, т. к. психическим заболеванием он не страдал[74].

Людмила Алексеева, возглавляющая сегодня Московскую Хельсинкскую группу, в одном из интервью[75] на вопрос о самом тяжелом решении, которое ей приходилось принимать в жизни, назвала решение подписать свое первое письмо протеста в 1967 г. Отмечая смысловые различия понятий «инакомыслие» и «инакодействие», правозащитница объяснила свою точку зрения: «Когда моего друга Юлика Даниэля арестовали, были письма в его поддержку его друзей и его коллег-писателей. Я не участвовала в этой кампании, просто мне не приходило в голову, что я могу сказать что-то особенное. Я с упоением читала эти письма, перепечатывала их, распространяла. <…> Мы не были инакомыслящие. Потому что подавляющее большинство думающих людей думало так, как мы. <…> Другое дело – инакодействующие…» Именно к инакодействию, требующему большого мужества, а иногда и самоотречения, с учетом понимания последствий, ветеран правозащитного движения относит участие в оппозиционных демонстрациях, публичные выступления на собраниях, личные подписи под письмами протеста.

Создание и распространение открытых писем, обращений и заявлений протеста, коллективных и единоличных можно назвать одним из основных методов борьбы с режимом и формой проявления несогласия людей с проводимой советским государством внутренней политикой. Сам факт подписи уже был актом гражданского мужества и демонстрацией оппозиции. В связи с этим тексты писем, направляемые в официальные инстанции различным должностным лицам и ходившие в самиздате, с учетом их огромного количественного и содержательного потенциала являются одним из главных исторических источников по истории инакомыслия и диссидентского движения в СССР.

Самостоятельным видом социально-политического самиздата являются материалы судебных процессов над правозащитниками или теми, кто подвергся преследованию за свои убеждения. Протоколы судебных заседаний составляют сегодня часть уголовно-следственных дел и хранятся в фондах силовых ведомств в государственных архивных учреждениях. При соблюдении определенных правил, ограничивающих доступ к сведениям личного характера, имеется возможность их использования в научных целях. Но в те времена, когда эти процессы были советской реальностью, вряд ли большинство рядовых граждан могло узнать о подробностях заседаний. В современной научной литературе существует мнение, что «показательные политические процессы над оппозиционными писателями и известными правозащитниками» использовались как один из «путей систематического профилактирования довольно многочисленного околодиссидентского культурного слоя»