Самая настоящая Золушка - стр. 47
Но потом я видел их вместе еще трижды и уже не мог делать вид, что ничего не происходит.
Сорок шесть дней назад жена Морозова проболталась, что знает о моем диагнозе.
Сорок два дня назад мы с Катей… поссорились. Я не видел свою маленькую отважную жену такой испуганной даже в день, когда она узнала, что вышла замуж за психа со сдвигом.
Сорок два дня назад она впервые осталась ночевать у Морозовых.
Тридцать пять дней назад я вернул жену в свою пещеру. Мы орали друг на друга до сорванных глоток, а потом… впервые в жизни я так остро и чисто осознал, что значит целиком обладать женщиной, отдавать ей себя и упиваться болью, словно коньяком столетней выдержки.
Пять дней назад я узнал, что это она рассказала Морозовой о моей «сгоревшей микросхеме».
Три дня назад я впервые понял, что мой дом больше не моя крепость.
Я перебираю формулы, ищу ошибки в давно известных аксиомах, пытаюсь найти хотя бы один шанс для того варианта, при котором шесть недель будут равны тридцати пяти дням.
Но шесть на семь – это всегда ебаные сорок два.
— Кирилл? – Абрамов возникает из черного марева моих сомнений, словно фантом. В последний момент понимаю, что это не иллюзия больного воображение, олицетворение взведенного курка всех моих сомнений, а живой человек, которому я привык доверять как самому себе. – Кирилл, все в порядке? Я могу чем-то помочь?
Он слишком хорошо меня знает, чтобы не видеть – ни хрена не в порядке. Но мне претит сама мысль о том, чтобы допустить кого-то в святая святых наших с Катей отношений. Даже человеку, который давно стал кем-то вроде священника моей души.
— Это нервы, - говорю я, не очень стараясь прикрыть ложь фиговым листком. Конкретно сейчас мне не перед кем разыгрывать супермена, конкретно сейчас я вообще хочу отыскать видеорегистратор своей жизни и стереть из памяти последние полчаса. Но даже если бы это было возможно, ребенок в животе моей Золушки все равно останется.
А я не могу себя заставить поверить в то, что он – мой.
Слишком много всего случилось за последние полгода нашей жизни, чтобы я не допускал мысль о Катиной неверности.
Слишком сильно я «сломанная микросхема», чтобы эта Золушка не захотела сбежать к правильному принцу. А самое поганое, что я сам приложил к этому руку, даже если и не укладывал ее в постель к другому мужику.
Абрамов понимающе кивает, предлагает выйти на улицу и немного «остыть». Закуривает, бормоча что-то о плохой погоде, сырости и прогнозах на самую холодную зиму за последние сто лет. И как-то внезапно, без перехода, говорит:
— Кирилл, нет никаких доказанных фактов, что твое нарушение может передаваться по наследству. Я знаю, что ты не планировал детей, но у вас с Катей как будто все наладилось. Подумай, может, это повод пересмотреть свое отношение к семье? Иногда нашим мозгам нужна встряска, чтобы все кирпичики и кубики улеглись, как нужно.
Он думает, что я не хочу ребенка, потому что боюсь передать «в дар» свою сломанную голову. Пусть. Не хочу переубеждать.
— Твоей жене нужен покой, Кирилл. – Абрамов смотрит на меня сквозь табачный дым, и я жестом прошу поделиться со мной сигаретой.
Закуриваю, пропуская сквозь себя сразу столько отравленных смол и элементов, что мозг находит забавным на ходу подсчитывать, на сколько примерно часов уменьшилась моя жизнь за одну затяжку.