Размер шрифта
-
+

Самая любимая противная собака - стр. 13

Мне стало обидно, что какой-то кот, даром что норвежский, взирает на меня свысока, и именно в тот момент мне захотелось стать настоящим псом-детективом, не ищейкой, которая благодаря нюху выводит хозяина на след преступника, а тем, кто, как кот-сиамец из книги, сам находит решение.

Впрочем, мы с Мамой вскоре пошли домой, и я на некоторое время забыл об этом разговоре. Не до того было. Родители вытащили большие чемоданы и стали собирать вещи. Я, конечно, занервничал. Папа, когда уезжает в командировку на несколько дней, обычно берет с собой одну сумку, значит, они оба собираются меня бросить. Нет чтобы взять меня с собой! Скоро все прояснилось: Мама сложила в корзинку мои игрушки, Папа взял мою коробочку для спанья, в которой эти игрушки обычно живут вместо меня, и повез нас к Художнице. Там они меня на этот раз и оставили.

Сперва я был ошарашен. Когда я живу у Бабушки, я у нее как сыр в масле катаюсь: она, в отличие от Мамы, кормит меня не два, а три раза в день и много со мной играет. У Художницы я сначала ходил почти голодный. Когда в квартире живет столько четвероногого народа, главная заповедь во время кормежки, оказывается, – «Не зевай». Пока я в первый день собирался подойти к своей миске, меня обокрали. Санни и Берта быстро ели, а перед самым моим носом мелькнуло что-то рыже-волосатое – и миска оказалась пустой. Я смотрел на нее, ничего не понимая, пока не увидел Толстика, уплетавшего мою порцию. Хорошо, Художница это заметила и покормила меня отдельно, приговаривая: «В следующий раз не зевай». Я быстро вспомнил свое печальное детство, когда, чтобы хоть как-то наполнить желудок, мне приходилось совершать чудеса изворотливости, и уже на второй день сумел отогнать Толстика. А на третий день я так проворно подбежал к родной мисочке (Мама дала ее мне с собой в приданое), что охранял ее еще до того, как Художница ее наполнила.

Жили мы весело. Особенно мне нравились прогулки. Мы с родителями часто гуляем в лесу, но дом Художницы расположен рядом с настоящей тайгой (я это слово услышал от Мамы, когда она отошла в сторону от тропинки и запуталась в каких-то кустах). Было сухо и тепло, но не жарко, листья на деревьях начали желтеть и потихоньку опадать. Из разговоров взрослых я узнал, что кончался август и нам повезло с погодой – самое время для походов в лес! Обычно я не люблю долго гулять – лапки не казенные, но тут было так интересно! Столько запахов, столько норок, столько разных незнакомых зверьков!

Там, на опушке леса, я впервые увидел тезку – настоящего зайца, не игрушечного. Игрушечный симпатичнее. Заяц сидел у кочки, вытянувшись в струнку, и глазел на нас. Берта решила, что она охотничья собака, и погналась за ним, а у того только пятки сверкали. Я, конечно, побежал вслед за ними, но вовремя заметил канаву, через которую заяц перемахнул, и остановился. Берта же канаву не увидела и в нее на всем скаку провалилась, врезавшись мордой прямо в стенку. Выбралась она оттуда вся в грязи и почему-то очень обиженная.

Она вообще часто обижается, как будто мы виноваты, что она такая неуклюжая! Вот я если и обижаюсь, то по делу. Когда Мама меня шваброй доставала из-под дивана, чтобы сделать укол, я вообще с ней долго не разговаривал – столько дней, сколько я считать умею (у людей это называется неделя, она кончается двумя выходными, когда Папа дома и может все время со мной заниматься). Я переселился в другую комнату, перестал с ней играть и вообще общаться, только наблюдал, как она передо мной на задних лапках ходит. Потом мне это надоело, и я решил ее простить, но с тех пор она никогда не берется за швабру.

Страница 13