Самая большая тайна Гитлера - стр. 9

– Я прыгну, – крикнула она Лизе в ухо и сунула ей свой рюкзак.

Протиснулась к сцене через толпу потных краснолицых сверстников. Рядом с колонкой дала двум бесновавшимся волосачам понять, что хочет наверх. Ее подсадили. Качнувшись, поймала равновесие на краю сцены, оказавшись спиной к музыкантам. Танцевала, подняв руки, и люди внизу хлопали ей. Она искала глазами Шалтая. Почувствовала внутри нарастающий электрический заряд. Шалтай кричал в ухо другу, отгородив рот ладонью. Сколько раз этот козел ее динамил?

– Давай! – крикнула она, но голос сгинул в сдавливавшем барабанные перепонки море звука. Закрыла глаза, и что-то внутри затрепетало. Ее пальцы мелко дрожали. Оттолкнулась кедами от липкой поверхности сцены и прыгнула.

И были бесчисленные сгущавшиеся руки людей. Шалтай, шарахавшийся в сторону, чтобы не держать ее. Ее сердце, резонировавшее с басом на сцене и обгонявшее его. Лучи прожекторов. А потом вспышка и падение. Десятки рук вдруг вырвались из-под ее тела, и она полетела в пустоту. И там рядом с ней оказалась только вязаная горчичная шапка. В глазах вспыхнули желто-черные молнии, а прямо из груди вырвалось нечто мощное. Она видела, как сверкавшая паутина, исходившая от нее, наползала на вязь шапки, как ящерица, и накрывала Лизину фигурку сеткой, расчерчивая лицо, волосы, рубашку. Маша потеряла сознание. А когда очнулась, вспомнила, кто она и где, в зале горел свет, а Шалтай стоял рядом на коленях. Его джинсы порвались, голая коленка терлась о грязный пол. Он отчаянно тряс Лизу, чьи конечности безжизненно повисли, как колготки, за которые еще пару дней назад отчитывала Машу мама.

И скоро клуб «Молоко» опустел. И стало понятно, что Лиза мертва. И Маша знала, что причина этой смерти – она. А точнее, то, что пряталось у нее внутри, а сегодня выскочило наружу, чтобы послемиться в толпе шелудивых петербургских подростков.

Через два дня папа постучался к ней в комнату. Первая олимпиада в политех была засчитана. А еще Машу ждал допрос.

– Депре! – с упором на вторую «е» крикнули из-за серой металлической двери. На табличке значилось: «Майор Л. Ю. Власов». Маша поднялась со скамьи. Ее обогнала, задев полой пальто, мама. Мамину шею окутывал длиннющий газовый шарф, а в руках она сжимала кожаные перчатки. Так нарядно она одевалась, когда шла на родительские собрания или в театр. Сейчас ее торжественный видок казался Маше нелепым. Хочет даже в жуткой ситуации выглядеть холеной благополучной дамой. Лучше бы ее сопроводил папа.

В утро, когда он заглянул к ней в комнату, чтобы сообщить о допросе и зачтенном экзамене, Маша ждала, что он присядет на край кровати, сложит в замок свои желтоватые руки и они побеседуют. Она даже подумывала намекнуть на удары током, как-то спросить, что это может быть. Но папа не зашел. Когда она робко выглянула из комнаты, в прихожей пахло его одеколоном, но самого папы в квартире уже не было. Мама копошилась под раковиной на кухне, меняя в ведре мусорный мешок. Завязанный узлом распухший пакет стоял на кафеле, источая тонкий гнилостный запашок.

– Звонил следователь, – сказала мама, включила воду и принялась намыливать руки. – Из комитета при прокуратуре. Вызывают на прием. По поводу происшествия на твоем концерте.