Сам себе приговор - стр. 30
– Это был Таиров, – сказала она и сделала маленький глоток, скорее чтобы сделать хоть что-то, потянуть время, подобрать правильные слова. – Мой друг. Мы больше не вместе. Вам нужны подробности?
– Желательно.
– Саша не принял Таирова. А я не стала уступать сыну. Вот так. Судите, если сможете.
– Ну что вы, какое осуждение. Саша не поладил с вашим новым знакомым?
– Он просто заморозился. Сын. Разговора не получилось, хоть я и старалась все обсудить с Сашей. Но нет: сын уходил из дома, а после возвращения молча поднимался в свою комнату и запирался на замок. Так больше не могло продолжаться. В один прекрасный момент он сказал, что хочет съехать. Я сразу же дала деньги, чтобы он мог снять квартиру. Думала, что пройдет время и мы оба сможем пережить это. После ухода он почти не звонил, все общение происходило по моей инициативе. Таиров, кстати, тоже в скором времени устранился. Что ж, я не стала его задерживать. Сына я не просила вернуться, потому что знала – откажет. Оплатила им с подругой квартиру и оставила их в покое. Прошу вас, – она прижала ладонь к щеке, – не думайте обо мне плохо. Некоторые решения даются с большим трудом.
– Прекрасно понимаю, – вздохнул Гуров.
– Сергей! – позвала Алла Тимофеевна. – Можно тебя на минуту?
Дверь отворилась, и Сергей зашел в комнату. В одной руке он нес пакет с молоком, а в другой сахарницу.
– Я еще нужен? – спросил он у Гнедовой.
– Позвони Елене и скажи, что я зайду к ней сегодня вечером. Совсем забыла, что обещала ей.
– Во сколько зайдете?
– Просто передай.
Сергей покорно опустил голову и ушел. Гуров посмотрел ему вслед и догадался, кого он ему напоминает.
«Птица-секретарь, – осенило Гурова. – Бывает же такое».
– А кто такой этот Таиров? – спросил он у Гнедовой. – Ваш поклонник?
– Нет, с поклонниками я никогда не связывалась. Если автограф или фото на память, то да, но что-то серьезное… Таиров работает врачом-стоматологом, к нему я попала совершенно случайно, приехала посреди ночи с резкой болью. Он сразу же поставил анестезию, а когда боль утихла, я расплакалась прямо в стоматологическом кресле. Он разговорил меня, отвлек, а потом выяснилось, что Таиров знал о моей трагедии, ведь все газеты писали о смерти мужа. Мне было так тяжело, что не хотелось жить. Таиров оказался человеком, которому ничего от меня не было нужно. Ни денег, ни выгодных знакомств. Он присылал мне на работу не цветы, а горячие пирожки с капустой или зеленый чай. Говорил, что не может видеть женские слезы. Хоть на короткое время, но я снова стала засыпать без снотворного. Таиров почти вытащил меня из того кошмара. Но сыну я такой не подходила. Он хотел видеть меня в трауре, раздавленную и больную, сидящую в пустом доме и беспрерывно листающую семейные фотоальбомы. Когда он уходил из дома, сказал, что мы слишком разные люди, что он любит меня, что поймет, наверное, позже. Но сейчас он не может меня видеть с кем-то другим, кроме покойного отца. А теперь и Саши нет. Меня все бросили. А я все еще держусь.
Гнедова взглянула на столик.
– Попробуйте кофе, – равнодушным голосом сказала она. – Сергей смешивает несколько сортов, получается очень вкусно.
Ее глаза были широко раскрыты, но взгляд оставался пустым. Никаких эмоций, будто под действием успокаивающих.
– Алла Тимофеевна, вы настоятельно требовали возобновить расследование уголовного дела по факту смерти вашего сына, – вспомнил Гуров. – Есть основания думать, что кто-то желал ему смерти?