Сады проклятых. Путь души - стр. 8
Вырвавшись на свободу из бумажной темницы волокиты, помчался по магазинам, покупая всё необходимое в походе – хорошо хоть, что они работают круглосуточно, иначе бы задержался ещё часов на десять. А это была непозволительная задержка.
Летун заложил плавный вираж, заходя на посадку, и Фёдор увидел, что на посадочной площадке уже сидит один из собратьев крылана. Естественно, окна – в прямом смысле слова, в полуживом теле летуна не было, но видеодатчики выводили голографическую картинку пейзажа в «салоне». Возле нетерпеливо переминающегося с лапы на лапу транспорта (так ведут себя только очень молодые особи) , неподвижно стоял мужчина. С такой высоты было невозможно различить лица, но юноша и так догадывался, кто его ожидает.
– Доброго утра, профессор! – выпрыгивая из транспорта, воскликнул он. Не смотря на минувший трудный день и хлопотливую ночь, он был юн и бодр, и энергия бурлила в нём, требуя действия. Фёдор вдруг понял, что сам себе напоминает летуна, который принёс профессора сюда: не смотря на дальний путь, тот вновь был готов сорваться в движение.
– Доброго, – хмуро, едва ли не сердито ответил тот.
На Степана Никанорыча было больно смотреть, Фёдор неожиданно вспомнил, что совсем недавно они отмечали юбилей – профессору исполнилось восемьдесят. Несмотря на столь почтенный возраст, Степан Никанорыч выглядел крепким мужчиной, следил за своей внешностью и одеждой – этому немало способствовало то, что он до сих пор занимал руководящую должность в НИИ, где собственно и работал Фёдор. Но сегодня весь возраст, что называется, был «на лицо»: кожа посерела, под глазами набрякли мешки, глубоко прорезались морщины, обычно незаметные, поскольку профессор часто и с удовольствием смеялся, обладая жизнерадостностью, которой так часто не хватает людям даже намного моложе.
– Степан Никанорыч, вам плохо? – кинулся к нему Фёдор, ощущая, как ёкнуло сердце. Если старика придётся уложить в больницу, никуда он, естественно, не отправится. О поиске Суламифи можно забыть: у профессора не было семьи – никого ближе его и Мифы.
– С чего бы это? – криво улыбнулся тот в ответ. – Разве у меня есть повод волноваться? Разве двое самых дорогих мне людей, один за другим не делают глупости, не лезут, очертя голову, навстречу сумасшествию?
Фёдор остановился, виновато опустил глаза: ему не хватило духу, как Суламифи, попрощаться с профессором. Он оправдывал это тем, что спешит, но понимал, что на самом деле просто боится посмотреть старику в глаза, сказать, что оставляет его одного.
– Всё в порядке, Фёдор. Я прилетел не для того, что бы читать мораль или пытаться остановить. Просто попрощаться. Всю ночь искал – мне позвонили, как только ты ушел из института, но больно уж ты прыток. А когда понял это, решил подождать здесь – уж тут-то разминуться не сумели бы.
Профессор замолчал, и наступила тишина: Фёдор всё ещё не мог найти в себе силы посмотреть старику в глаза. Он понимал, что надо что-то сказать, но в голове бродили лишь обрывки глупых, сентиментальных фраз, которые и произнести-то стыдно. Эту тишину нарушило чириканье летунов: транспорт юноши что-то курлыкнул собрату и, не дождавшись новых указаний пассажира, расправил крылья, взмыв в воздух. Где-то его уже ждали, он был кому-то нужен. Стоящих неподалёку людей обдало порывом морозного воздуха.