Сабля Волынского - стр. 6
Пригнувшись, князь и воевода побежали обратно к полку, откуда уже доносились нетерпеливые выкрики дружинников, утративших субординацию из-за нестерпимого ожидания.
– Братьев наших режут, а мы хоронимся! Кого будем выручать, когда всех побьют! Веди нас, княже, а не то – пойдем без тебя!
Видя, что и его сейчас не послушают звереющие воины, Боброк сообразил, что другого момента не будет. Он надел шлем, послюнявил палец, уловив им направление ветра, которое оставалось прежним, и командным, велиим голосом, гаркнул:
– Ветер нам в спину! Добрая примета! По коням, братья! Да поможет нам Бог!
Затем он добавил еще один русский воинский клич, который без изменений дошел до наших дней, но был опущен автором «Сказания о Мамаевом побоище». Умолчу о нем и я.
В наше время ученые искусственно разводят ковыль на том месте, где, предположительно, шла Куликовская битва. В середине июня туристы могут любоваться жемчужными волнами цветущего ковыля, который непрерывно трепещет и бежит в ровных потоках ветра, не стихающего здесь никогда. Ковыль охраняется законом, и если бы Мамай со своими нукерами заехал на территорию заповедника, то был бы оштрафован бдительными потомками Дмитрия Донского…
Но при Анне Иоанновне участки девственной степи с природным ковылем еще сохранялись кое-где, между распаханными полями. И земля здесь выталкивала наружу металлические предметы, оставшиеся со времен Мамая и последующих, не менее бурных времен, когда эти места назывались просто Полем и по ним проходили Польские украйны – степное море южнорусской границы.
При распашке целины находили стрелы и метательные дротики – сулицы, копья и ножи, обрывки кольчуг и панцирные пластины. И неграмотные крестьяне отлично знали, что происходило здесь в древности. Все эти оружия они относили к Мамаеву побоищу – даже если то были гораздо более поздние бердыши, пистоли и пули.
Несомненные драгоценности крестьяне продавали или отдавали своим просвещенным помещикам, которые уже начинали проявлять интерес к отечественной истории и собирательству реликвий. Но большая часть полевых находок казалась – и сегодня показалась бы профану – обычным железным ломом. Правда, и такие обломки ржавого железа представляли собою определенную ценность для крестьянина XVIII века.
Один из мужиков, приписанных к Богородицкому конному заводу, работал на дальнем сенокосе неподалеку от того места, где мелкая, быстрая и чистая речка Непрядва впадает в такую же мелкую, но более неторопливую и мутную речку с эпическим названием Дон. Его коса звякнула обо что-то металлическое, он нагнулся и подобрал в ковыле ржавую, слегка изогнутую железяку, напоминающую саблю или тесак. Рачительный мужик не стал отбрасывать этот бесполезный предмет в надежде найти ему хоть какое-то применение.
Вернувшись с сенокоса, крестьянин отправился к кузнецу, чтобы узнать, достаточно ли такого куска железа для изготовления косы или хотя бы серпа, и во что это ему обойдется. Кузнец отнесся к находке скептически, морщился, вертел ее в руках и резюмировал, что железо это старая, и она поломается, если выковать из нее серп. Но он готов был заплатить за нее копейку, чтобы оставить себе на гвозди и прочую мелочь. Крестьянин еще поторговался, но, в сущности, был доволен и такой сделкой и отправился домой с копейкой, найденной, в буквальном смысле слова, под ногами.