Сабля Волынского - стр. 29
Когда же возможность такой рекогносцировки наконец предоставилась, и они остались тет-а-тет, он смог только вымолвить:
– Вы читали «Телемака»?
– Это французский роман Фенелона, – отвечала Анна.
– Сплошная любовь?
– Скорее – философия. Да ну его, этого Телемака! У меня для вас есть подарок на память от мнимой невесты.
Слово «мнимая» больно кольнуло Родионова. Он хотел возразить, но не нашелся. Анна сняла с шеи овальный образок на шелковой ленте. Она поцеловала образок и, приподнявшись на цыпочки, повесила его на шею прапорщика. На образке был изображен темноволосый пожилой святой в чешуйчатой броне, со щитом в одной руке и тоненькой тростинкой копья – в другой. Глаза святого были печальны, словно он заранее знает все то, что суждено Родионову, и жалеет его за это.
Родионов жадно поцеловал иконку, еще теплую от тела девушки, в том месте, которого только что коснулись ее губы, и спрятал ее под воротник сорочки.
– Вы знаете, кто это? – спросила Анна.
– Военный? – догадался Родионов, исправно выполняющий все церковные правила, но не слишком в них вникающий.
При всей серьезности ситуации Анна прыснула смехом.
– Эх вы, драгун! Это святой великомученик Артемий, небесный покровитель моего отца, – сказала она. – Вы ведь любите моего батюшку?
– О да, – отвечал Родионов с жаром. – Разве его можно не любить?
– Представьте, что у батюшки есть супостаты, которые ведут под него подкоп. Я всего не знаю и не могу объяснить, но боюсь, что мой отец в опасности. Помолитесь за нас святому Артемию.
Родионов не успел расспросить Анну об опасности, угрожающей его милостивцу, потому что в прихожую стали спускаться один за другим гости Волынского, и каждый из них подходил с любезностями к прекрасной Анне.
В тот же вечер Родионов отправился в церковь святого Самсония Странноприимца на Выборгской стороне, где он жил, поставил свечу подороже и горячо помолился святому Артемию за грешного Артемия Петровича.
На следующий день Родионов с братом сопровождали верхом карету Волынского в Петергоф, на встречу с государыней. У них было достаточно свободного времени, пока министр решал государственные вопросы, и они зашли попить кофею в немецкий трактир. Здесь, за трубкой, Родионов и передал Ивану свой вчерашний разговор с Анной Волынской, опуская лишь его амурную подоплеку.
Иван выслушал Родионова с большим вниманием, глубоко задумался и выпустил такое густое облако дыма, словно выстрелил из мушкета.
– Жизнь придворных представляется сплошною негой и роскошью, но на деле полна невидимых опасностей, как купание в озере, полном голодных крокодилов, – изрек он наконец.
Сказано это было так изрядно, что Родионов не удивился бы, будь это цитатой из какого-нибудь Юста Липсия.
Иван Родионов стал объяснять брату, кто такие эти крокодилы, которые яростно грызутся между собою, но иногда, сговорившись, вместе бросаются на другого, слишком бойкого крокодила, в роли которого здесь, очевидно, выступал Артемий Петрович.
Выходило, что герцог Бирон надеялся нейтрализовать в кабинете министров матерого, хитрого крокодила Остермана, после того, как скончался другой свирепый крокодил Ягужинский. На место Ягужинского в озеро кабинета был запущен шустрый и пронырливый, но послушный крокодильчик Волынский, который должен был постоянно покусывать Остермана и отталкивать его от кормушки. Но в новой роли кабинет-министра Волынский стал проявлять такую прыть, какой от него не требовалось.