Сабля князя Пожарского - стр. 38
Так что беседа у них, немца и князя, случилась долгая – было что вспомнить.
Павлик сильно беспокоился – если Ермачко его не дождется, то пойдет отдаваться служителям Земского приказа. Но немец ушел, и князь принял Чекмая с Бусурманом.
– Стало быть, мне теперь решать судьбу этого бесноватого? – спросил князь, когда Павлик доложил про убийство. – Чекмай, что скажешь?
– Скажу так – он по примете опознал одного из тех литвинов, что свели со двора и, статочно, погубили его дочку. Писать челобитную он не стал – он же приказный, знает, что такие дела могут долго тянуться, а Пшонка, поняв, что над ним тучи сгустились, попросту убежит. И вот я думаю – раз уж Пшонка мертв, так нельзя ли из того извлечь какую ни есть пользу?
– Ты про что? – удивился князь.
– А про то – на его отпевание и похороны сбредутся прочие литвины…
– Истинно так! – князь повернулся к Павлику. – Быстро доложи, кто ты таков.
Бусурман посмотрел на Чекмая.
– Он из стрельцов, употреблялся в делах Земского приказа, прочее потом доложит, – сказал Чекмай. – Сейчас же…
Он замолчал, продумывая решение.
Павлик смотрел на него с надеждой. Ведь может, поблагодарив, выпроводить из княжьих палат, а за Ермачком отправится сам с княжьими дворовыми. И – все… Ведь найти Мамлея Ластуху за оставшиеся два дня вряд ли возможно.
А Чекмай смотрел на Павлика.
Он видел перед собой бойкого и сообразительного молодца, с виду – девичью погибель. Если забыть обстоятельства их первой встречи – то впечатление весьма приятное.
И еще он увидел в глазах Павлика надежду.
Пожалуй, стоило попробовать этого человека в деле…
– Сейчас, может, нам послужит – я его еще испытаю. Ступай, Бусурман, за Смирным, с тобой пойдет Дементий. При нужде – вдвоем отобьетесь. Приведите этого раба Божия тайно, задворками. Дементий знает – как. И тогда буду с тобой разговаривать, – сказал Чекмай. И сам, спустившись к подклету, где жил Дементий, вызвал молодца и велел сопровождать Павлика. Из оружия позволил взять с собой кистень.
Потом Чекмай вернулся к князю.
– Не понравился мне твой Бусурман, – проворчал князь.
– Он и мне при первом знакомстве не полюбился.
– Так что же? Для чего он тебе? Для чего тот, кто убийцу от Земского приказа спасает?
– У него, сдается, нюх. Он как-то догадался, что в этом деле за убийцей – правда. Хотя он горяч, это и по роже видно. Однако… однако…
– Ты оправдываться вздумал?
– Нет, княже. Просто я с сего дня – за него в ответе.
– Будь по-твоему…
– В том деле, что мы затеяли, нам не ангелы надобны и не праведники…
– Так-то оно так…
Это не было спором – каждый сказал, как мыслит, и продолжать не стали; продолжение сама жизнь покажет.
Потом князь пошел в крестовую палату – помолиться на сон грядущий, а Чекмай обошел двор, убедился, что все в порядке, кому надо – те на страже. Он заглянул и в чуланчик, где ночевал Гаврила.
Княгиня взяла к себе двух сенных девок, служивших Зотовым, но девки еще не поняли, что на княжьем дворе шалости сурово пресекаются. Чекмай боялся, что застанет у Гаврилы одну из них, и придется принимать строгие меры. Не к Гавриле – его дело молодецкое, а к девке, забывшей про стыд.
Воспитанник оказался один и спал. Чекмай разбудил его.
– Прости – может статься, твоя помощь потребуется.
Имелось в виду: когда придет Бусурман, один или с Смирным, неизвестно, как повернется разговор, и не пришлось бы Бусурмана выпроваживать со двора. А это лучше делать в четыре руки.