С запахом лаванды и пепла - стр. 28
– Все в порядке. Даже странно.
– Крымские травки творят чудеса. Ты не сильно ушиблась, все обошлось.
– Ветка прошла по касательной?
Дедуля надевает очки и возвращается к пельмешкам. Ярик замечает какого-то жучка и начинает возню. Я наполняю чашку в третий раз и сажусь напротив дедули, начинаю помогать. Мои пельмешки получаются кривоватые, и дедуле приходится исправлять каждый. Он пытается делать это украдкой, но я все замечаю. Мне неловко быть такой неумелой, но я не сдаюсь. Я же не виновата, что мама никогда сама не лепила пельмени. Она вообще мало готовит, предпочитает полуфабрикаты или мультиварку, которая сама все делает. Мне порой кажется, мама избегает кухню.
– О чем ты говорил с Гектором? – невинно спрашиваю я, пользуясь общей расслабленностью.
Дедуля глядит из-под очков:
– Когда?
– Ну… пока я была в отключке. Мне показалось, вы что-то такое странное обсуждали, даже спорили…
– Что именно? – дедуля не глядит на меня, сосредоточенно соединяет края пельмешка.
– Что я что-то сделала… И фамильяр появился. Фамильяр – это кто?
– Фамильяр? Помощник ведьм и колдунов. Некоторые народы верили, что в них ведьмовская душа. По мне это глупо: зверушку-то убить всяко проще, чем ведьму.
– И при чем тут я?
Дедуля молчит, перекладывает на доске пельмешки, подправляет мои корявые.
– Ты не при чем. Ты опять ослышалась, лягушонок. Гектор ждет, что я несколько бумаг заполню, вот я и говорил ему, что формуляры у меня уже есть.
Звучит убедительно. Вот только я не верю, что дедуля стал бы обсуждать какие-то документы над полуживым телом единственной внучки. Пусть утрирую, но суть от этого не меняется. Впрочем, с чего вдруг ему обсуждать несуществующих фамильяров – тоже неясно.
– Ммм… А Гера про какую отраву болтал?
Теперь дедуля искренне кажется озадаченным:
– О чем ты?
– Ну он говорил про отраву для памяти.
– О господи. Ты его слушай больше! – в его голосе появляются смешинки. – Этот балбес любые лекарства отравой зовет. Понятия не имею о чем он. Может, про аспирин, чтобы голова не болела.
– Ты же говорил, он хороший, – кладу на доску очередной пельмешек. Мне кажется, у меня начинает получаться. По крайней мере последний вышел неплохо. Хотя бы не кривой. Но дедуля все равно плотнее залепливает ему края.
– Гера-то? Хороший. Да и Гектор тоже.
– Только один музыку на всю улицу врубает, а второй приветливостью не блещет.
– Ты не суди так скоро. Ребята росли без отца. Как и ты. Гектору непросто пришлось. Гера только в школу пошел, когда они вдвоем остались.
– Совсем вдвоем?
Дедуля кивает.
– А мама?
– Она ушла, когда Гере и года не было. Отец их растил. А потом и он умер.
– Ого… Как же они жили без взрослых? Или Гектору уже восемнадцать было? – пытаюсь сосчитать, сколько же ему теперь. По любому выходит больше тридцати.
– Пятнадцать, – поправляет дедуля. – Так и жили. Виктор, отец их, успел позаботиться, чтобы я стал опекуном, и ребята остались в доме. Но все равно трудно было.
Задумчиво гляжу в окно. Дедуля тем временем относит в холодильник полную пельмешков доску, ставит на стол следующую и присыпает мукой. А я думаю о соседях. Внезапно становится их жаль. Особенно Гектора – это же, получается, все на него свалилось, в пятнадцать лет, в самую юность, когда ветер в голове, хочется гулять и развлекаться, а потом еще и к поступлению готовиться нужно.