С викингами на Свальбард - стр. 5
Двор Эйрика Эйрикссона назывался Линсетр – Место, где выделывают лён. Покинув его после полудня, Хельги переночевал в лесу и двинулся дальше с рассветом, совсем рано, когда солнце подсвечивало снизу медленно проползавшие тучи. Наверное, ласковые пальцы лучей щекотали тучам бока: тучи краснели и золотились от удовольствия и казались мягкими, как невесомый гагачий пух. Хельги знал, что они притворялись. Самую первую тучу Боги вылепили из мозгов поверженного великана. Потому-то облакам нельзя доверять. День обещал быть жарким, но того и гляди шагнёт из-за горы холодная тень, ударит режущий ветер, сыпанёт дождь, если не снег…
Коротая дорогу, Хельги время от времени вытаскивал меч и со свистом рубил ветви ближних кустов. Мать рассказывала, самые отчаянные викинги её родины не только приезжали верхом к месту сражения, но и бились не покидая седла. А не дело воину пренебрегать лишним умением, хотя бы самым диковинным. Буланка только стригла ушами и бежала дальше, давно привыкшая к выходкам седока.
Конечно, меч у Хельги был совсем не такой, как те, что носили прославленные мужи вроде дяди и брата. Хорошие мечи отнимают у побеждённых врагов или покупают за серебро, привезённое из похода. Или получают в подарок от великих вождей. Или выкапывают из древней могилы. Или сами куют в кузнице у хорошего мастера, это тоже почётно.
Хельги непременно добудет себе такой меч, когда его введут в род. И так уже он вполне достаточно отсиживался в Линсетре возле материной юбки, в то время как другие парни ходили на боевых кораблях начиная с двенадцати зим!..
Хельги думал нынче пополудни обогнуть вершину фиорда, а завтра утром постучаться в ворота Кетиля Аусгримссона. Денёк выдался солнечный, и он сперва разделся до пояса, а потом, пожалев безропотную Буланку, слез с седла и повёл её в поводу. Викинг должен уметь ходить целыми днями не зная усталости. И бегать быстрее всяких коней.
Ещё немного погодя ему показалось, что вполне можно было обойтись без сапог. Он разулся, и сразу стало веселее шагать, и подумалось, что праздник, ожидавший его через несколько ночей, впрямь должен был состояться. Исполинская зеленоватая чаша фиорда лежала по правую руку; горы на том берегу стояли по колено в воде. Быстрые облака скользили по склонам, заросшим корабельными соснами, и тени скатывались по кручам, стремительно падая в воду. Чистый воздух позволял видеть все камни вершин, а далёкие хребты уходили в синюю дымку, поднимаясь выше и выше, и Хельги в который раз позавидовал морским орлам, кружившимся над фиордом. Им ведь ничего не стоило развернуть могучие крылья и взмыть в небо, в синюю бездну, откуда видны разом все пределы земли… Хельги нравилось смотреть на фиорд. Он никогда не пытался облечь это в слова, но сердце само собой начинало стучать гулко и часто, и что-то мучительно и блаженно напрягалось внутри. Однажды он спросил мать, так ли хорошо было на её родине, в Гардарики. Мать вздохнула, отвела глаза и ответила:
– Много краше…
Хельги изумился этим словам, потому что как раз стояла ранняя осень и землю на каждом шагу расшивали искусные мастерицы, окрасившие свои нитки ярким ягодным соком, алым, тёмно-зелёным, лиловым и золотым!..
Он долго пытался вообразить красоту той далёкой земли, где когда-то затеплилась искорка его будущей жизни… а потом понял, что мать всё равно ответила бы именно так, даже доведись ей родиться на плешивом каменном острове, где нет ничего, кроме серых валунов.