С тобой и без тебя… - стр. 16
В тот вечер Таня домой не пошла. Долго кружила по лугу. Мысли теснились в голове, наталкиваясь только на одно решение – порешить свою жизнь. Надо же, сволочь, отца приплел… Будто не знает, какой отец честный человек и что в партизанах был. Боже, как страшно – свои, а словно зверьё… Она металась около хуторского колодца, заглядывая вниз и в страхе отпрыгивая от жуткой темноты и звуков, доносящихся оттуда, пока кто-то не звякнул ведрами. Испугавшись, побрела в сторону края, где жил любимый. «Попрощаюсь с ним, прямо спрошу, пусть скажет всю правду, в сговоре он с ними или не знает ничего? А то, может, председатель сочинил …» – решила она. Слез не было. Болело тело, не хотело подчиняться, каждое движение приносило жгучую боль. Мёрзла, словно в мороз. Если бы председатель не упомянул отца, она бы точно рассмеялась ему в лицо, но он чуть ли не в предательстве обвинил их семью. А то не помнит, как они с сестрой Анной ночью носили в лес партизанам еду, чистую одежду. Как он посмел так?! А может, в селе так и думают? Она ужаснулась. Хорошо, говорили наедине, так хоть мать не узнает, а то представить невозможно, что с ней будет. Она помнила, как получили извещение о том, что отец пропал без вести. Прочитав, она посмотрела на мать, и поразилась её спокойствию.
– Мам, ты чего?..
– Брешут. Не пропал он …
Таня опешила.
– Ну вот же пишут…
– Да мало ли что пишут. Бумаги много, вот и марают. Сколько таких бумаг по Мазеповке плачут… Глядишь, мужики живые возвращаются … Обшиблись, и все тут…
Наверное, она давал надежду и себе и им, что отец обязательно найдётся, вернется, но то, что несколько ночей после известия она не спала и вытирала тихие слёзы, Таня знала.
Она шла, понимая, что Яша потому и предложил реже встречаться, потому что знал, что председатель будет говорить с ней и про что. Он предал её, и ему сказать нечего.
А вот и проулок. Если через него пройти, как раз выйдешь напротив Яшиного дома. Хоть бы никто на пути не попался.
Окна Яшиного дома отсвечивали дальним источником света, видимо с кухни. Там в полутьме мелькали два силуэта. Таня остановилась в нерешительности. Перейти дорогу и постучать в окно? А если у него Манька? Пронзила острая, как нож, мысль? Она заскулила, словно обиженный щенок, ухватилась за плетень, повисла на нем. Отдышавшись, твердо решила, ей нужно знать правду, иначе сойдёт с ума или в колодец…
Хлопнула дверь, из ворот выскочил Яша, следом мать.
– Не пущу! – кричала она, хватая Яшу за рукав. – Смерти моей хочешь? Люди, родимые, что же он творит!..
– Мам, я скоро вернусь, не кричи на все село. Люди спят.
– Ай и буду кричать. Пусть все знают, как ты мать уничтожить хочешь!
– Все, хватит! развернул он мать обратно. – Никуда я не иду, слышишь? Не иду-у-у.
Яша втолкнул мать в раскрытые ворота. Они ещё долго кричали друг на друга, пока Таня, едва передвигая ноги, брела по уснувшему селу. Наверное, Яша хотел идти к ней, но мать не пустила. Поняв, что Яша, её Яша, покорный и бесхарактерный, что поступился их любовью, ей сделалось дурно, она опустилась на лавочку. Тело обмякло, она, словно тряпичная кукла, свалилась на лавочку. Сколько прошло времени, когда она пришла в себя – не знала. Да и какая разница, лучше бы умерла. Как теперь жить, осознавая, что тебя предали, продали… «Предал, предал» – стучало в голове.