S-T-I-K-S. Цвет ее глаз - стр. 61

Одна из пуль попала в надувную кровать, на которой я тщетно пыталась уснуть – день выдался необычным, впечатлений море, глаза, несмотря на легкую усталость, отказывались закрываться. Просто лежала и таращилась в одну точку.

И тут внезапно стало громко и страшно. Орали и ругались десятки голосов, из-за взорвавшегося баллона вспыхнула боковая стенка палатки, подо мной опадала сдувающаяся кровать, и при этом казалось, что пострадала именно я, а не она. На несколько секунд меня будто сковало параличом, не могла даже пальцем пошевельнуть или хотя бы завизжать. Потом, правда, оцепенение схлынуло бесследно, так что выбралась самостоятельно. И впоследствии даже удивлялась своей необъяснимой немощи, ведь никогда прежде ничего подобного не испытывала и была уверена, что нервы у меня крепче стали. Пришла к выводу, что это единичный случай и повторение его невозможно.

Крупно ошиблась – еще как возможно.

Интересно, может ли парализованный человек держаться на ногах? У меня это получилось прекрасно, я просто замерла, позабыв про все на свете, в том числе и нестерпимую жажду. Так и стояла, тупо уставившись вперед и вверх, чуть выше макушек господ, которые только что окончательно поломали мою жизнь. Ноги не подгибались, голова не кружилась, но я не могла сделать ни шагу, даже глаза закрыть не в силах.

Этого просто не может быть, мне послышалось, это невозможно, немыслимо, это кошмар, я просто сплю и не могу проснуться.

Эсмеральда, резко поднявшись, не своим голосом выкрикнула:

– Альбина, уведи отсюда девочек! Быстро уведи! Элли, ты остаешься! Воспитательницы вон! Все вон! Флора, тебя это тоже касается!

Нас категорически запрещено оставлять в присутствии мужчин без воспитательниц, но, похоже, сегодня абсолютно все запреты отменены, балом правят новые правила.

И новые люди.

Шуршание платьев, стук каблучков, и вот уже я стою на дорожке в одиночестве, а в полутемном зале так и сидят ухмыляющиеся господа.

Эсмеральда не сидит. Покинув свое кресло, она неспешно спустилась к решетке, разделяющей немаленькое помещение, развернулась, уставилась на западников, скрестила руки на груди, медленно покачала головой и напряженным голосом изрекла:

– Я готова позволить вам многое, но это уже выше предела моего терпения. Что вы здесь устроили?

– Мне кажется, что это ваш спектакль, мы здесь всего лишь зрители, – совершенно спокойно заметил тот, который все время жевал.

– Господин Жила, мое замечание относится к последнему высказыванию полковника Лазаря.

– А что я не так сказал? – все тем же развязно-нагловатым голосом отозвался тот. – Мы должны были сделать выбор, и я его сделал. Какие-то проблемы?

– Проблема в том, что вы должны были выбрать другую орхидею.

– Да неужели? Что же это за выбор такой, если надо выбирать конкретный вариант? Не находите, что выглядит не очень-то демократично? К тому же, в таком случае, зачем вообще весь этот балаган с толпой перепуганных девок, паршивой музыкой и превознесением до небес вашего сомнительного товара?

В голосе полковника плескалась нескрываемая издевка. Он явно упивался моментом и готов был продолжать выступать в таком духе и дальше.

А я так и стояла деревянным изваянием, глядя чуть выше голов западников. Там, за их спинами, располагается большое окно, все стекла которого накануне заклеили крестами из полосок скотча, это должно помогать при близких взрывах.