С.П.А.С. 107 - стр. 12

– Моя дочь Евпсихия, – у грека под магнетическим взглядом царя неожиданно вырвалось имя дочери, ведь тут мысли обоих мужей странно совпадали.

Надо заметить, что не только царский учетчик легко поддавался необыкновенному влиянию царя, даже закаленные в битвах воины не могли противостоять силе, исходящей от Скилуровых серо-карих глаз с короткими прямыми ресницами.

Ксифарес часто вспоминал о дочери днем, Скилур думал о прекрасной гречанке ночами.

–А что с ней такое? – спросил царь как можно более отстраненно.

– Заходила во дворец, а я был занят. Теперь беспокоюсь, может, что-то важное она хотела мне сказать, не прицепилась ли к ней

какая-нибудь болячка?

Скилур прекрасно понял иносказание про хворь или болезнь, но решил быть сдержанным с отцом своей возлюбленной:

– От чего ж ты не сказал, я бы приказал слугам проводить ее к

нам. Не стесняйся!

– Я не решился отвлекать царя от государственных дел, ее вопросы могут подождать.

– Как тебе живется с твоей дочерью у нас в столице Скифии? Говори, нужна ли какая-то помощь? – государь встал и подошел к своему помощнику, который тут же вскочил.

– Чудесно поживаем, но эти свирепые ветра, – не спешащий с откровенностью, произнес хитро-мудрый грек. – Ох, как тяжело Сенамотис было пережить долгие зимние холода прекрасной Скифии.

– Какая досада! А что в Боспорском царстве, ветра теплее? Я дам приказ отапливать твой дом, только наступит новая непогода. Мы, скифы легко переносим даже мороз, а вам, бывшим афинянам, придется привыкать к непогоде, – Скилур широкими шагами прошелся по залу и вернулся к царскому креслу.

И в подтверждение его слов порыв ветра пронесся по комнате, навеял прохладу даже в теплый летний день. Ксифарес решил, что царю надо побыть наедине со своими мыслями.

– Я так задержался тут со своими печатями и тамгами, как будто у царя нет других важных дел, кроме как наставлять меня к строгому учету. Прости меня и позволь удалиться, Скилур, не смею больше удерживать твое внимание.

– Не торопись, Ксифарес, ты еще нужен мне для внесения правок в наши периплы, на которых отражены берега от Калос-Лимена до Херсонеса, – доброжелательная улыбка скифского владыки искренне подбадривала грека.

– Как прикажешь, мудрый Скилур! Вчера я нанес главные символы на чертеж, – и он стал рыться в кучке свитков.

Какое-то время они молча занимались делами, и каждый упорно смотрел на свои пергаменты. Внезапно, заслышав тяжелые шаги и условный сигнал Файонака, военачальника сторожевого отряда Неаполиса, царь поднял голову и дал знак сфрагистику удалиться:

– Файонак спешит с донесением, – сказал Скилур.

Скифский царь поднялся; таким же, только более быстрым и учтивым движением его отзеркалил учетчик царских печатей. Уже в

дверях сдержанный грек услышал повеление и обернулся:

– Будь со своей дочерью сегодня моим гостем на обеде, – произнес царь, прямо смотря в лицо Ксифареса, обед будет в царской трапезной; тебе заблаговременно напомнят.

– Если это приказание, я, конечно, повинуюсь, – последовал невеселый ответ Ксифареса.

– Вот, грек! – вскричал Скилур. – Тебе не приказывают, тебя приглашают! – говорили уста. – Куда ты денешься, отказы не допускаются, – приказывали властные глаза.

– Благодарю за внимание ко мне, – с поклоном отвечал Ксифарес, размышляя о том, что отказ будет непростительной ошибкой.