С.П.А.С. 107 - стр. 10
Счастливый Бахдасау
Хорошим людям не нужны законы, которые приказывают
им действовать ответственно, в то время, как
плохие люди найдут способ обойти законы.
Платон
Скифская столица и ее пригород жили мирным трудом по обычаям общинности. В то время, когда в Риме и Понтийском царстве, где общественный строй достиг наиболее высокого уровня развития рабовладельческих методов производства, отсутствовали признаки первобытного общества, процветали новая государственная машина и право; в Скифии наряду с коллективным рабовладением, широко сохранялись примитивные формы патриархальной общины и ведения домашнего хозяйства. Частное рабовладение не было принято свободолюбивым народом*, рабы, чаще всего, принадлежали государству и храмам. Скифы стремились жить по заветам своих предков.
В дневное время на юго-восточном склоне города было тихо: пронесется шумная орава ребятишек – детей траспиев и катиар*, пробежит чья-нибудь скотина или промчится неоседланный конь, монотонно гудят шмели и пчелы. И вдруг наблюдателя прекрасной мирной картины собьет с толку внешность мужчины в длинном потрепанном кафтане искривленного кроя поверх коротковатых, просторных штанов, взбирающегося по склону холма. Его стоптанные кожаные тапки могут вызвать добрую усмешку. Кто это, и что все это значит?
Бахдасау, Баха, как звали его дети, всегда следовал посылу своего имени – он старался быть очень счастливым и дарить теплоту другим. И, действительно, разве это не счастье – быть единственным в пригороде мастером по изготовлению алтариков из местной глины? В Неаполисе искусное гончарство осталось в таком небольшом объеме, что можно было и не искать никого другого кроме потомственного гончара Бахдасау, сохранившего в своем дворе две керамические печи.
К нему обращались, если внезапно отломалась ножка жирового светильника или разбилась глиняная миска; и он с радостью готовил нужную вещь. Гончарных дел мастер делал ее такой, чтобы предмет был лучше утраченного. Сегодня добрые глаза Бахдасау светились особенной теплотой. Завернув глиняные поделки в кусок вотолы, он бережно нес чудесный заказ, который получил от детворы пригорода. Когда он сушил кусочки глины, превратившиеся его стараниями в детские игрушки, то несколько раз переносил их под укрытие мозаичной листвы грецкого ореха, росшего во дворе его дома. Потом заботливо раскрашивал коричневую горку поделок в разные цвета – так и появились красный конь и черный волк, синяя лодочка и желтое солнышко. Золотое солнце Бахдасау смастерил специально для самой прекрасной девочки Неаполиса, которая по его словам вырастет и будет несравненной красавицей. Лучшую свою игрушку он отложил отдельно, она предназначалась Маде.
Мальчишки пригорода столицы любили дергать Маду за косу:
– Коса до пят, – кричали они, приплясывали и кружили вокруг юной скифяночки.
В то время, как младшие нападали спереди, те, что постарше, добирались сзади до тугой косы девочки.
– Эй, разойдись, – кричал Бахдасау, спеша на помощь Маде, – не правильно всем против одного!
– О, Баха, Баха пришел, – орали ребята, переключая внимание с девочки на гончара. –О-го-го!
Они знали, что предстоит праздник – сейчас мастер покажет им новые игрушки, и многие получат свои подарочки. Оказавшись среди детей, Бахдасау, будто сливался с толпой мальчишек; мастер был сухощавым, невысокого роста, не носил усов и бороды. У взрослых скифов его внешность вызывала непонимание, но Бахдасау не замечал сочувствующих ухмылок. Он любил детей и был любим ими.