С иронией обо всём понемногу - стр. 5

В Белоруссии у меня немало родственников. В одиннадцатом году по осени я приехал навестить свою тётю. Она с рождения живёт там, в небольшом городе Петриков Гомельской области, который покидала надолго лишь для обучения в музыкальном училище. Впрочем, тётей я её никогда не звал, она старше меня всего на десять лет, я помню её ещё девчонкой и всегда звал просто Валя. Тот, две тысяча одиннадцатый год выдался тяжёлым для соседней страны. Белорусский рубль катился вниз со скоростью достойной книги рекордов Гиннеса, если бы таковая учитывала только «достижения» стран постсоветского пространства, ибо до Зимбабве или Германии образца 1923 года, когда из-за галопирующей инфляции немцы получали зарплату два раза в день (дабы успеть купить товар по «утренним» ценам), было далеко. Тем не менее, за один российский рубль в начале года давали меньше ста белорусских, а в конце – уже 280. Цены в магазинах только по официальным данным выросли больше, чем в два раза. Зато зарплаты, на первый взгляд, выглядели солидно, оклад в миллион или даже два был совсем не редкостью. Вообще разобраться с номиналом белорусской валюты всегда было трудно. Откроешь кошелёк, а оттуда вываливается такое множество купюр, что просто голова кругом идёт – быстро исчезнувшие рубль и пять рублей, десять, двадцать, пятьдесят, сто, двести, пятьсот, тысяча, десять тысяч, сто тысяч. До миллиона, по-моему, так и не дошли. Внешне всё выглядело очень солидно, но иногда оказывалось, что на всё содержимое бумажника не купить и хлеба с маслом. Вот и ковыряешься в разноцветных бумажках, пока не найдёшь банкноту нужного цвета. Бедные белорусы только деноминировали свои деньги аж три раза. Но в 2014 года, когда наша валюта испытала похожие пертурбации, у них появилось чувство национальной гордости – белорусский рубль сначала подрос по отношению к российскому, полностью оправдавшему тогда своё давнее звание деревянного. К новому 2015 году за значок «Р» с двумя палочками на бирже уже давали меньше двухсот белорусских, потому что Батька заявил, мол, за высококачественные национальные товары должны платить в долларах. Ну и тамошние производители попытались предложить на нашем рынке свой товар в долларовом эквиваленте. Однако желающих отдавать зелёную резаную бумагу за тракторы «Беларус» или экологически чистую картошку, выросшую в непосредственной близости от Чернобыльской зоны, очевидно, нашлось немного, а посему наш рубль вскорости стали по-прежнему ценить в 280 и даже в 290-300 белорусских.

Но вернёмся в Белоруссию 2011 года. Народ не унывал, белорусы не впадали в панику, но и особого веселья тоже не наблюдалось, хотя количество анекдотов про Батьку росло пропорционально росту курса доллара – являющегося до сих пор основной национальной валютой Республики Беларусь. На повседневной жизни потрясения валютного рынка никак не сказывались, только Валя, делавшая в то время ремонт в доставшейся ей по наследству двухкомнатной квартире в брежневском пятиэтажном доме, время от времени сетовала на то, как взвинтили цены на стройматериалы, в том числе белорусского происхождения. Я, считающийся среди родни продвинутым в экономических вопросах человеком, пытался объяснить ей, что предприятие не может продавать за три доллара то, что оно вчера толкало и в Белоруссии, и в России за восемь. Оно просто продаст больше в России, например, не за восемь, а к огромной «радости» своих конкурентов за шесть, а потому и дома поднимет цену. Но мои схоластические рассуждения, увы, не помогали ремонту квартиры. Тут волей-неволей вспоминаешь незабвенного Остапа Ибрагимовича: «Не учите меня жить, лучше помогите материально!» Кстати, материально я тоже слегка помог, но речь не об этом.