Размер шрифта
-
+

Ржевское пекло - стр. 15

– Вот так бывает на войне, – тихо сказал Слюсарев, когда Валентин подошел к кустам и замер над телом друга. – Он ведь подвиг совершил, Тягунов. Один, не ожидая помощи, не зная, успеем ли мы вовремя. Завязал бой, задержал диверсантов и погиб как герой. Эх, пацаны!

Валентин опустился на колени перед другом. Герасимов лежал лицом вниз. Из его темени вытекло много крови. Снег возле головы стал красным и пенился.

Тягунов хотел было повернуть товарища на спину, но не решился. Он боялся увидеть мертвое лицо друга. Это же так страшно. Всего тридцать минут назад они шли рядом и разговаривали. Валентину трудно было поверить в то, что он никогда уже не увидит Мишку живым. Никто не увидит, даже его мама Валентина Матвеевна.


Над навесами открытого рынка поднимался белый пар от дыхания десятков людей, лошадей. Где-то рядом урчал мотор полуторки. Жизнь кипела в торговых рядах, несмотря на морозное утро. Женщины, закутавшиеся в большие платки поверх старых изношенных пальто, мужики в потертых полушубках или засаленных телогрейках. Вся эта масса людей перемешивалась между рядами. Снег скрипел под валенками и кирзовыми сапогами, многоголосый шум стоял такой же ощутимо плотный, как и пар из сотен ртов.

Торговали тут в основном старьем и продуктами из собственных погребов. Всем тем, что было выращено на огородах летом, связано женскими руками из пряжи, извлеченной из старых запасов, хранящихся в бабкиных сундуках.

На рынке хватало и людей в военной форме с эмблемами самых разных родов войск на петлицах. Это было более чем естественно для тылового города, в котором располагались несколько госпиталей и работали многочисленные оборонные предприятия.

Бабенко шел по базару в надежде раздобыть продуктов на сегодняшний вечер. Ему хотелось угостить друзей хорошим ужином с вареной рассыпчатой картошкой, тонко нарезанным салом и черным хлебом. Хорошо было бы под такое угощение и по рюмочке выпить, но если за этим занятием экипаж застанет кто-то из начальства госпиталя, то Бабенко не помогут никакие связи. Нарушение режима в госпитале наказывается так же строго, как и в воинской части, находящейся на передовой. За это запросто можно и в дисбат загреметь. А уж на гауптвахту после излечения – это точно!

– Семен! – вдруг раздался совсем рядом чей-то простуженный голос. – Бабенко, ты ли это?

Танкист обернулся и с удивлением увидел инженера Кологривцева, с которым они до войны вместе работали в Харькове. Своего коллегу Бабенко помнил всегда жизнерадостным. Неизменная улыбка во все лицо, румяные щеки балагура, известного на заводе, теперь исчезли без следа. Сейчас перед бывшим инженером-испытателем стоял ссутулившийся человек в стареньком пальто, замотанный по самые глаза шарфом ручной вязки. Ввалившиеся щеки и безмерная усталость в глазах заставили Бабенко броситься к старому знакомому и заключить его в объятия.

– Константин Палыч, ты? – Бабенко смотрел на Кологривцева, как будто хотел убедиться, что это тот самый человек. – Как ты здесь очутился? Вот уж не ожидал тебя увидеть!

– Завод эвакуировать толком не успели, но специалистов отправили по предприятиям, в тыл. Наркомат танковой промышленности так распорядился. Я попал сюда, в Саратов, на сто восьмидесятый завод, вот уже почти полгода главный инженер. А ты-то как? Ты же на фронте должен быть. Разве нет?

Страница 15