Ржавые земли - стр. 21
Куда бежишь, дуреха? Разве не видишь, что они совсем другие?
Ева же мчала, ни о чем не думая. Как на крыльях летела баронесса навстречу загадочной синеве. Больные глаза служили ей дурную службу. Она видела лишь врата. А в проеме врат – смутные тени и контуры чего-то большого, чего-то, что ползло ей навстречу.
Не добежала до синевы. Не попала под лучи, сочащиеся из пегих туч. Шагов сто оставалось до границы, когда появились неожиданные ощущения. Громко затрещало в ушах, как это случается на горных перевалах. Дыхание сбилось, а подошвы как будто нарочно стали липнуть к земле. Тогда ей волей-неволей пришлось перейти на шаг. И всё же Ева с завидным упорством продвигалась вперед. Вперед – навстречу туманной громаде. Баронесса по-прежнему видела перед собой лишь серо-синий силуэт и не имела представления, чем бы он мог быть на самом деле. Окружающий мир с каждым ударом сердца становился более и более расплывчатым. Контуры дальних строений в глубине синего пространства и вовсе двоились, а то и троились. Потом появился зуд в зубах, нос наполнился теплой влагой. Она провела рукой по лицу и увидела на ладони кровь. Взых! – пронзила невидимая игла голову: это была острая боль, вроде приступа мигрени, и одновременно резкий звук в ушах.
Остановилась, качаясь от дурноты и слабости. Уронила бесполезную одежду. Зажала уши в тщетной надежде защититься от невидимых жал. Затравленно оглянулась, силясь разглядеть источник своих бед. Но увидела лишь тусклую тень, мчащую за ней след в след. Неожиданно поняла, что на этом – всё. Убежать не удалось! И тогда Ева подумала с неуместным злорадством, что Петруша останется с носом. Точнее, не с носом, а с ее безжизненным телом. Закончилась сказка суровой, в чем-то издевательской моралью: мол, ты росла в неге и богатстве, а сдохнешь больной, убогой клячей у черта на куличках, аминь.
И она упала. Но не на землю (вернее, не только на землю), но в черноту, поглотившую мир от горизонта до горизонта.
…Хлыстов учуял беду мгновенно. Чем ближе он подходил к владениям Синих, тем сильнее обжигало ноздри воздухом. Сверхчувствительный нос пылал, как будто Хлыстова заставили вдохнуть молотого перца.
У строптивой жертвы дела шли не лучше. Как же, как же: заплетаются ноги, а саму водит из стороны в сторону, словно хватившую лишнюю чарку потаскуху. А теперь и вовсе остановилась, упустила одежонку, зажала уши…
Неожиданно пустошь скакнула у него перед глазами. Подпрыгнула и раздвоилась лиловая линия горизонта. Хлыстов споткнулся и ошеломленно поглядел по сторонам. С пустошью было что-то не так. Или это с ним, с его глазами, было что-то не так. Всё, что его окружало, пошло какой-то рябью, исказилось, точно в кривом зеркале. Скорее всего, слишком уж крепко он приложился затылком об треклятые камни.
А девке-то совсем худо: на землю свалилась. Сейчас он ее достанет, всего-то осталось… К тому же горизонт вернулся на место, фокусы со зрением прекратились.
Тварь, застывшую на краю владений Синих, он старался не замечать. Тварь как будто колебалась: стоит ли выходить за пределы, очерченные занавесом из холодного света, в обычную пустошь. У твари был массивный костяной гребень за головой и пара огромных, лишенных век, но вполне человеческих глаз. Только со зрачками вышла какая-то путаница: в одном глазу их было два, а во втором – зачем-то сразу пять. И тварь неотрывно следила за прямоходящими млекопитающими, нависая над ними утесом могучих мышц и толстой кожи, а те без стеснения разыгрывали сцену со всеми земными страстями.