Рыжее знамя упрямства - стр. 25
Талант, не талант, а без барабана он теперь жить не сможет. Поэтому надо шагать.
Затем размер строевого марша сменился на другой. На мелодию песни:
Нет, про смерть все-таки не надо здесь, в темном лесу. Ну ее… Лучше вот эту, которую весной сочинил Словко:
Словко замечательный человек… Интересно, не забыл ли он подкрутить колесо? Хотя времени-то прошло еще совсем мало. А если бы прошло много, он бы не забыл. Потому что надежный человек… Жаль, что они редко виделись в учебном году, а то может, и подружились бы поближе. Хотя вряд ли, Словко вон насколько старше, капитан… Но как бы ни было, все равно замечательно, что он есть на свете… А стихи и песенки Словко сочиняет на ходу, будто они сами из него выскакивают. Эту песенку, про пирата Бутылкина он придумал за полчаса, для постановки на празднике Весеннего равноденствия. Аида Матвеевна его упросила. Она любит устраивать всякие праздники и представления, с ней интересно… Только почему она разрешила маме отправить его, Рыжика, в эту «Радость»? Или ей муж велел? Феликс Борисович какой-то непонятный человек. Тоже, конечно, добрый, но в отряде бывает редко, хотя и считается, что главный начальник. С ребятами разговаривает уважительно, однако всех не помнит по именам. Поглядел сквозь толстые очки, спросил о чем-нибудь, покивал и забыл… Зато говорят, что отряд за ним, как «под защитой тяжелого крейсера»… Ну и ладно. Главные люди все равно Корнеич и Кинтель. Рыжик сперва говорил «Даниил Корнеевич», а потом стал обращаться просто «Корнеич» и на ты. Как все. Потому что в «Эспаде» традиции . А Кинтель сразу был Кинтелем, и это даже не имя, а мальчишечье прозвище. Он и правда как мальчишка, хотя по годам совсем взрослый, двадцать пять уже. Он иногда подхватывает на руки таких, как Рыжик, вертит над головой: «Забросить на клотик?» Все, конечно, радостно верещат…
Мысли об отряде совсем отгородили Рыжика от лесных страхов. Он шагал машинально. Так же машинально отмахивался от комаров. Они боялись «Тайги» и не пытались укусить, но с налету иногда тыкались в лицо и в ноги…
Пока тянулся просторный бор с высокими и не очень частыми соснами, идти был не так уж трудно. Однако все чаще стал попадаться сосновый молодняк. Сквозь него Рыжик пробивался напролом. Обходить заросли он боялся, чтобы не сбиться с пути. Двигался строго по направлению, которое он чувствовал у себя внутри, как натянутую струнку…
Но мелкие сосны – еще ничего. Иногда на пути вставал чаща смешанного мелколесья, и порой казалось, что сквозь нее не продраться. Один раз Рыжик подумал, что прямо вот здесь, в этой черной колючей непроходимости он так и сгинет на веки веков. Тогда он, по правде говоря, всхлипнул. Но… решил все-таки, что сгинуть можно и позже, а пока надо пробиваться. И он… пустил впереди себя колесо.
Вот так! Сперва пощупал под свитером, на суровой нитке, оловянное колесико-талисман, потом он мысленно снял с упоров большое колесо, поставил перед собой и толкнул махину вперед… Колесо было здесь только в его фантазии, а на самом деле оставалось дома, между бревенчатой и кирпичной стенами, но… все же