Рыжая - стр. 26
– Хватит! – кричит он. – Прекрати!
Тоби забирает у меня блокнот и возвращает его рыжей – бережно, словно какое-то сокровище. Девчонка тут же прижимает блокнот к груди и баюкает, как дитя. Я оттаскиваю Тобиаса в сторону – она немая, а не глухая, и я не собираюсь выяснять отношения рядом с ней. У нас уже бывали конфликты на эту тему, не хочу повторения.
– Да как ты можешь так себя вести? – разъяренно набрасывается Тоби. По его шее сбегают капли с волос, а футболка, наспех натянутая после купания, вся промокла.
– Как так? – невозмутимо спрашиваю я и закуриваю. Руки дрожат, я прячу их в карманы, чтобы Тоби не заметил мою нервозность.
Он отмахивается от сигаретного дыма ладонью.
– Прекрати обращаться с Лотти, будто она какой-то мусор, – понизив голос, продолжает он. – Что она тебе сделала?
Мне хочется сказать, что она и есть мусор. Лишь какой-то фантик, прилипший к Лоре и прибившийся к нашему дому вместе с ней. Но Лору лучше не упоминать, иначе Тоби окончательно выйдет из себя.
Нет, я не могу.
Не могу больше держать себя в руках.
Я думаю о Лоре, о том, что Тоби ненавидит ее, но не девчонку, что кажется мне немыслимым, неправильным и несправедливым. Мачеху он не принял, а вот ее дочь почему-то встретил с распростертыми объятиями. Абсурд!
– А ты сам не понимаешь? – вырывается у меня. Я ненавижу себя за обиду, что сквозит в этих словах. Мне плевать на Лору, потому что ей нет дела до Тоби, нет особого дела до меня. Они с отцом живут в каком-то своем мире. Но ее мерзкая дочурка вторглась в наш мир, мой и Тоби, и этого я простить не могу. С самого первого дня, год назад, когда села с ним рядом за мамин рояль. Захватчица. Как тот пришелец из любимого шоу Тоби. Холодное, чужеродное существо, что лишь прикидывается человеком.
– Хм… – многозначительно тянет он, – дай угадаю: потому что Лотти честна со мной и не обращается, как с несмышленым младенцем? Она бы сказала мне правду, что мама покончила с собой.
– Мы хотели тебя уберечь… – начинаю я, но запинаюсь. От его слов все внутри меня рушится. Он знает. Как давно он знает? Я проговариваю это вслух. Тоби дергает подбородком.
– Да я всегда это понимал, Винс, – заявляет он. – Мне не три года. К тому же все об этом шептались, все в школе. Кто-то… кто-то растрепал, что она была в дурке… и…
Он шмыгает носом – то ли замерз, то ли сдерживает слезы. Я больше не могу злиться на него и злюсь на себя, что пропустил это, проглядел столь важную деталь. Конечно, дети в школе только и делают, что делятся всем, что им удалось разнюхать, о каждой слабости, о каждой семейной трагедии. Глупо с моей стороны было думать, что правда не просочится сквозь кокон нашей с отцом заботы, не доберется до Тоби окольным путем.
У меня резко пропадает всякое рвение выговаривать ему за девчонку.
– Малыш, – беспомощно говорю я. Он не обижается. Его гнев тоже иссяк. Он крепко обнимает меня и его слегка потряхивает, от холода и нервного напряжения. Мы не так чтобы часто обнимались за всю нашу жизнь, ведь оба презирали все эти телячьи нежности, но в такой момент это кажется правильным.
Я думаю, что теперь все будет хорошо, что главный призрак исчез и больше не встанет между нами. Но призрак мамы был слишком эфемерным: чем дольше мы живем без нее, тем меньше его власть над нами. Осталось кое-что еще. Кое-что хуже лжи и недомолвок.