Рыжая 2. Дело одинокой канарейки - стр. 51
– С какой еще стороной?
– С любой другой медиакомпанией.
– Прости, дарагой, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Ты мне по-простому скажи: это можно, а это нельзя. А то какая-то сторона, кон-де-сальсноть… Не понимаю я так.
– Конфиденциальность, – автоматически поправил Герман. – Это значит, что без нашего разрешения вы не можете ни жене, ни друзьям рассказывать о наших творческих планах и проектах. Для того, чтобы об этом не смогли узнать конкуренты. Понимаете?
– Вот это я понимаю! – обрадовался Чуладзе. – Так бы сразу и сказал. Ты знаешь, – он понизил голос, – здэсь тоже такой конкуренция! Я недавно кино смотрел, интересный кино, там все секреты, убийства, красивый женщина украсть хотела такой ма-а-аленький, в компьютере… Не помню, как правильно называть, но только очень красивый был женщина, такой знаешь… – Виктор Шалвович описал в воздухе округлые формы.
– Вот, вот, – Герман предостерегающе поднял палец. – Особенно красивым женщинам – им ни в коем случае. Хотя повторяю: это ваше личное желание. Хотите спокойно общаться с друзьями и с дамами – пожалуйста. Просто запишу ваш рассказ, заплачу гонорар около ста долларов и…
– Подожди, подожди, – Чуладзе накрыл своей смуглой жилистой рукой ухоженную руку гостя. – Зачэм так говоришь? Я же тебе сказал – кино смотрел. Какая у меня женщина может быть? И какие друзья? Какие здэсь могут быть друзья? – он хрипловато рассмеялся. – Совсэм один живу – никому ничего не скажу!
– Вы меня неправильно поняли, – рассмеялся Лозенко. С таким испугом на уменьшение гонорара еще никто не реагировал. – Разумеется, вы можете говорить о своей работе и с друзьями, и со знакомыми, но в общих чертах, без конкретики.
– Вах, зачэм опять такие слова говоришь? Никого у меня нет. Я даже воробею на крыше не могу сказать – он только голландский понимает.
– Тогда считайте, что мы договорились. И первым заданием будет ваша собственная биография. Полная, подробная, начиная с самого раннего детства. Если получится особенно удачно, можно будет посвятить вам целый фильм, а это еще тысяч пятнадцать.
– Как скажешь, дарагой, как скажешь!
Чуладзе мысленно уже подсчитал барыши. Что ж, это только на руку.
– Единственное условие, Виктор Шалвович, но таково указание нашего руководства…
– Что такое?
– Вы не должны преследоваться законом ни одной страны. Сами понимаете, деньги в вас будут вложены большие, и если вдруг окажется…
– Эх! Зачэм так говоришь? Обидеть хочешь? Да Чуладзе никогда копейки чужой не взял! Езжай к нам в город, тебе каждый скажет, что все Чуладзе были чисты, как вода в горном ручье…
– Я не сомневаюсь в этом, – поспешил успокоить разволновавшегося хозяина Лозенко. – И не в кражах дело. Даже если вы чужую курицу велосипедом задавили…
– Вах, какую курицу? Гдэ ты видел, чтобы в Тбилиси по улицам куры ходили? Что это, деревня, что ли?!
– Алименты? Соседи?
– Прэкрати, дарагой, – Чуладзе снова дотронулся до его руки. – Если бы я в милиции был, как бы меня отпустили в Европу? Что здэсь, своих переступников мало?
– Я вам верю, Виктор Шалвович. И потом, это все равно под вашу ответственность. В договоре, который мы с вами подпишем, есть такой пункт: «В случае предоставления неверных сведений, автор теряет право на вознаграждение».
– Нэ переживай, – успокоил его Чуладзе. – Нэ потеряю я свое вознаграждение.