Рюрик. Полёт сокола - стр. 52
– Я возвращаю тебе торквис, как обещал, – молвил Ольг, но сестра вряд ли слышала его слова. Она замерла, осторожно прикоснулась перстами к подарку, очи её были закрыты. Рарогу вдруг показалось, что по неподвижному стану девицы пробежала какая-то невидимая волна, а когда Ефанда, наконец, подняла ресницы, молодой варяг поразился свершившемуся преображению. Вместо озорных зелёных очей на него смотрели глубокие смарагдовые омуты, в которых не осталось ни озорства, ни детскости, напротив, будто сама мудрость безвременья глядела на князя, пронизывая его всего: нынешнего, прошлого и будущего. Сильный муж и опытный поединщик, он не мог ни отвести своих очей, ни противостоять неведомой силе. Когда Ефанда, наконец, отвела взгляд и, повернувшись к брату, спросила: «Где добыл?», Рарога «отпустило», но волна непривычной слабости ещё несколько раз прошла по телу.
– Не заботься, не в бою, и не силой, – стараясь спокойно выдержать взгляд сестры, ответил воин. – Тот, что ты подарила, спас мне жизнь, но я его лишился. Когда же мы с купцами и Рарогом, – кивнул на варяга Ольг, – пришли в Галлию, где ещё встречаются старые мастера, что могут сделать настоящий торквис, я с большим трудом нашёл такого. Но мастер не делал женских оберегов, ведь это другая, женская магия. Я уже отчаялся, когда в день отплытия ко мне подошла женщина – не старая и не молодая, – произнесла по-кельтски только одну фразу: «Это для твоей сестры» и подала мне этот торквис. Я спросил, сколько он стоит, но женщина лишь улыбнулась в ответ, как улыбаются несмышлёным детям, и повернулась, чтобы уйти. Тогда я взял её руку и вложил в неё свой кошель, все деньги, которые я получил за охрану купцов до галльской земли…
Ефанда ещё мгновение испытывающе смотрела в очи брата, а потом, не сказав ни слова, стремительно, как и вошла, покинула светлицу.
Ольг снова принялся что-то искать в своей дорожной суме.
– Княже, я схожу, товарища проведать надобно, давно ведь не виделись, – отчего-то отводя взор, молвил Ольг.
По челу матери пробежала тень.
– Сыне, погоди, мне тебе сказать нужно… – она поднялась из-за стола и, подойдя к Ольгу, что уже стоял у двери, что-то тихо зашептала ему. Чело воина враз помрачнело, могучие рамена опустились, он с трудом выдавил из себя только:
– Неужто правда, мама? – Он постоял в нерешительности у двери, потом с трудом, будто тяжко раненный, перешагнул порог. – Я должен её увидеть! Пусть сама скажет!
– Сыне, её нет в Приладожье, – мать вышла следом, затворив дверь. – Замужем она за вельможей важным в Изборске, рекут, будто княжеского роду. Отец-то её вскоре после свадьбы всё тут продал и тоже с семьёй в Изборск подался, под крыло, значит, зятя, бают люди, большим купцом там стал… – всё звучал и звучал в голове мягкий грудной с жалостливой дрожью голос матери.
Ольг шёл по родному селению, не видя и не слыша ничего вокруг. Наконец, он оказался в березняке, что примыкал к деревянной ограде двора, где жила ОНА. Тот же березняк, тот же дом, и та же ограда, только ЕЁ нет! Она более не выйдет на его зов, он не коснётся её дивного точёного стана, не прильнёт устами к её устам… Кто-то чужой сейчас обнимает её и… не только обнимает… – От таких мыслей Ольг качнулся и, держась за белый стан берёзки, опустился на колоду, которую когда-то сам притащил сюда, чтобы сидеть тут вдвоём, тесно прижавшись и полыхая внутренним огнём от прикосновений её упругого горячего даже сквозь одежду тела.