Рюммери - стр. 11
Неожиданно Кир вытащил из сумки две запеченные куриные ножки – огромные – и протянул им обоим. Рюмси опешила. От одного только вида еды ее рот наполнился слюной. Живот скрутило. Рюмси не помнила, когда ела куриное мясо, даже забыла, когда видела курицу. Одна ножка досталась Брэкки, вторую Кир надкусил и только потом сунул ей в руку. Ножка оказалась еще теплой.
– Погодь-ка, – сказал Брэкки, доставая из складок одежды сверток величиной с кулак, и отдал Киру. – Держи.
В свертке оказалась лепешка. Кир разломил ее: одну половину он снова обмотал тканью и спрятал, вторую целиком бросил в рот.
– Фкушнотише, – промямлил толстяк с набитым ртом и сглотнул. – Из чего ты, говоришь, твоя мать их делает?
– Трет листья липы, корешки трав…
– Ясно, – отрезал Кир.
– Слушай, Кир, – сказал Брэкки, разглядывая ножку. – Сколько у тебя этих курей? Все время ножки. Если бы ты мне яйца принес, мама бы такие лепешки из них…
– Ты кому-нибудь разболтал?!
– Нет, мы же договаривались.
Рюмси перестала разглядывать ножку и нехотя протянула обратно:
– Мне нечего дать взамен.
Кир оценивающе взглянул на нее:
– Думаешь, не знаю? – буркнул толстяк. На солнце его кожа выглядела еще более нездоровой.
– Где ты ее достал?
Кир сделал вид, что не услышал вопроса.
– Ты ведь мог съесть сам. – Рюмси не хотелось быть ему должной. Но неприязнь к мальчику начала улетучиваться. Разве может голодный обижаться, когда кушает?
– Мог. Но отдал тебе, и ты мне ничего не должна. К черту твою наигранную вежливость. Жри давай, не глупи, – он смотрел так, будто собирался улыбнуться, но выражение лица не изменилось. – Не все ведь мрази.
Брэкки, смачно чавкая, прыснул со смеху, вовремя прикрыв рот.
Рюмси впилась зубами в мясо. Ее челюсть слегка свело, а коренные зубы легонько запульсировали. Она хотела подольше насладиться мясом, но через миг – почти не пережевывая – проглотила все. И теперь, разломив кость, высасывала ее содержимое.
Насытившись и устав, Рюмси почувствовала, как тяжелеют ее веки. Ребята тоже нежились под солнечными лучами. Она забеспокоилась: здесь нельзя засыпать. Ходят легенды о неприкаянных матерях, которые погубили собственных детей. Их сердца настолько зачерствели, что даже кожа стала каменной. И теперь они блуждают по скалам и, найдя кого-либо, изо всех сил обнимают уснувших путников, каясь за былые проступки. Вот только после их каменных объятый от человека остается лишь каша из костей да мяса, а каменные матери, не понимая, куда делся путник, уходят искать новых.
Впрочем, это могла быть всего лишь байка, чтоб люди не засыпали под палящим солнцем и не зажарились насмерть до пробуждения. Страшилка, вроде Полуденницы.
– Кир, ты ведь не местный, – сказала Рюмси, стараясь отогнать сон. – Расскажи, как дела в других деревнях?
– А сама как думаешь, если я здесь, а не там? Но могу рассказать, как там падают в голодные обмороки. Может, поделиться, как люди умирали прямо на улице? Поначалу, в основном, старики, которые отдавали еду детям, и… малолетние, о которых некому было заботиться. Или рассказать, как однажды я обнаружил полумертвую, без сознания, женщину? Она несла остатки своего имущества, видимо, чтоб обменять у торговцев на крохи еды, и потеряла сознание. Ее ограбили, и никто, я в том числе, не обращал внимания. Даже когда она очнулась… – мальчик сжал руку в кулак. – Это страшно слышать, как в подворотне кричит женщина и некому ей помочь. Потому что всем плевать на чужих.