Рысья Падь - стр. 9
Чем дальше поезд увозил от станции, тем сильнее стучало сердце. Егор выскользнул в противоположный тамбур, который, к счастью, оказался пуст (каждый, рассаживаясь, был занят тем, что занимал места для себя и товарища). «Отлично, никого, – радостно подумал Егор. – Теперь бы она не подвела…»
Наташка не подвела. Накануне они договорились, что ей ни к чему идти на вокзал. Она будет ждать состав на береговом откосе – там, недалеко от песчаной косы, где в последнее время длинными вечерами они любили гулять и слушать соловьёв. Наташка обещала ждать, и как только появится поезд, будет махать тем голубым, в цветочек, платком, что подарил ей Егор за два дня до этого.
Нет, Наташа не подвела. Именно там, у косогора, его зоркий взгляд выхватил в нежной майской зелени мелькавшее голубое пятнышко. Лица девушки он не видел, слишком далеко мелькал ситец. Но всё же хорошо расслышал вынырнувший откуда-то издалека любимый голос:
– Возвращайся скорее! Я буду ждать тебя, Егорка-а-а-а…
Он сильнее рванул дверную ручку, попытавшись распахнуть дверь. Тщетно. Тамбурная тяжёлая дверь была намертво закрыта. Егору ничего не оставалось, как начать яростно махать руками, стараясь привлечь девичье внимание. И ему на миг показалось, что дорогое пятнышко вдали затрепыхалось сильнее.
В груди тоскливо задавило, глаза стали липкими. Но, не поддавшись предательской слабости, он тряхнул головой и упрямо прошептал:
– Я вернусь, Наташ, обязательно вернусь…
Их переписка длилась больше года. Но на восемь последних писем девушки не пришло ни одного ответа. И хотя Наташа знала, что её парня не так давно перебросили служить куда-то на Северный Кавказ, неотвеченные письма вызывали неподдельную тревогу и даже обиду.
Конечно, можно было справиться у родителей Егора – уж они-то наверняка знали, где он и что с ним. Но её отношения с матерью парня не сложились с самого начала. Марья Николаевна почему-то считала, что девушка сына «ещё та стрекоза» и «совсем не пара» Егорушке, у которого за плечами был лесотехнический техникум. Да и вообще, учиться надо, поучала она сына, а не «по девкам бегать».
Если б всё по уму, то следовало, наплевав на предрассудки и обидную «стрекозу», пойти к родителям Егора и обо всём их расспросить (ведь ноги не раз приносили её прямо к Егоркиному дому). Однако что-то отпугивало – то ли внутренний страх и неуверенность, то ли что-то ещё… Ну вот, спросят, а тебе-то что, кокетка, нужно? Какое дело до Егора? Да мы с ним, Марья Николаевна, дружим. Ага, дружите! Да у тебя, стрекоза, только одно на уме – разные завлекалочки! А Егорке, небось, ох как тяжело там, в армии-то, не до танцев-обжиманцев. Отслужит – дальше пойдёт учиться, уже решено, в сельхозакадемию, на ветеринарного врача…
И как только Наташа представляла себе подобную сцену, так, раскрасневшись, тут же уходила куда подальше.
А тут ещё подружка Катюха подлила масла в огонь:
– Не пишет совсем? У них это бывает, первый знак, так сказать…
– Какой знак? – насторожилась Наташа.
– Ну, тот и знак, что… финита ля комедия. Сперва на письма не отвечает, потом и вовсе знать не желает. Вернётся, на тебя и вовсе смотреть не станет. Говорю же, первый знак. Он ведь тебе не муж, не суженый какой…
Весь город знал, как жестоко обошёлся с Катькой её бывший парень Мишка Кузнецов. До армии они дружили несколько лет, дело уже к свадьбе шло. Но Мишку призвали одним из первых, и о свадьбе оставалось только мечтать. Катька тогда по нему все слёзы выплакала, писала чуть ли не по два письма на день. Она – ему, он – ей. В отпуск, правда, не приезжал; «из-за злого командира», говорила всем озадаченная девчонка. И продолжала отчаянно писать.